Мадам знает толк в превращениях

Впервые в своей истории Зальцбургский фестиваль в этом году обращается к оперной музыке Антонио Вивальди. Десятки отборных, часто малоизвестных широкой публике арий композитора звучат в новом спектакле «Отель "Метаморфоза"», который придумали по мотивам «Метаморфоз» Овидия режиссер Барри Коски, дирижер Джанлука Капуано и певица Чечилия Бартоли. Премьеру сыграли уже сейчас, на зальцбургском же Pfingstfestspiele («Фестиваль на Пятидесятницу»), которым Чечилия Бартоли и руководит. За метаморфозами примадонны и трех ее коллег (Филипп Жарусски, Леа Десандр и Надежда Карязина) наблюдал Сергей Ходнев.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Удивительное дело, казалось бы, за последние лет двадцать-тридцать все уже основательно уяснили, что Антонио Вивальди — автор не только шлягерных «Времен года» и прочих инструментальных концертов, но и феноменальный оперный композитор. Собственно, все та же Чечилия Бартоли ради этого тоже постаралась, с четверть века назад выпустив свой «Вивальди-альбом», который разошелся тогда сенсационными для барочной оперной музыки тиражами. С тех пор вивальдиевские оперы исправно записывали и записывают, их регулярно исполняют в концертах. Что далеко ходить, шесть лет тому назад Московская филармония осуществила памятное концертное исполнение «Неистового Роланда» — и, кстати сказать, титульную партию там пела Надежда Карязина, участница нынешней зальцбургской премьеры.

Но при всем том в театрах оперы Вивальди по-прежнему ставят поразительно редко. То, что в Зальцбурге наконец-то вышел теперь именно что полновесный (четыре часа, не абы хны) оперный спектакль с музыкой Вивальди — вроде бы большой, даже эпохальный реванш. Но все-таки это не постановка одной конкретной оперы, а попурри: арии (плюс ансамбли и хоры), произвольно и поштучно взятые из самых разных опер, дополненные инструментальными номерами и выстроенные в совершенно новое драматическое произведение. Сейчас такое назвали бы «мэшап», авторы спектакля предпочитают пользоваться позаимствованным из практики XVIII века словом «пастиччо».

Выглядит это как пять актов-дивертисментов, разыгрывающих (это опять-таки идея создателей спектакля, Вивальди и его либреттисты тут ни при чем) избранные сюжеты из «Метаморфоз» Овидия: история Пигмалиона, история Арахны, история Мирры, дочери Кинира, история Нарцисса и нимфы Эхо, история Орфея и Эвридики. Есть еще пролог, вводящий фигуру рассказчика Орфея. На эту роль пригласили знаменитую и заслуженную немецкую актрису Ангелу Винклер, которая еще в 1970-е играла у Петера Штайна и Фолькера Шлёндорфа. Именно она произносила в микрофон нарративный текст «от автора», составленный из немецкого прозаического пересказа Овидия с прибавлениями нескольких стихотворений Рильке; для связности всего происходящего это явно было необходимо, но звучало скорее в духе доброй бабушки, читающей внукам «Мифы и легенды Древней Греции» Куна.

Арии же исполнялись с оригинальным текстом (итальянским или в случае номеров из «Торжествующей Юдифи» — латинским). Иногда с большей натяжкой, иногда с меньшей эти тексты и сам эмоциональный посыл подверстаны к приключениям героев Овидия. Тон в прологе задала Бартоли, в выходной арии, помимо испытанного исполнительского интеллекта, удивив неожиданно свежими красками голоса: ария «Sol da te, mio dolce amore» из «Неистового Роланда» оказалась арией Эвридики. Далее в том же духе: вот эпизод об Арахне, вот Бартоли-Арахна возмущена неспортивным поведением богини Минервы — и звучит эталонная «ария гнева», «Armatae face» из «Торжествующей Юдифи»; вот Арахна унижена и собирается наложить на себя руки — и звучит известный плач из «Верной нимфы», «Dite, ohime». А в финале, уже на правах Эвридики, хозяйка фестиваля добивает аудиторию, с фирменным окультуренным надрывом исполняя кряду два знаменитых страдательных хита — «Sposa son disprezzata» из «Баязета» и «Gelido in ogni vena» из «Фарнака».

Многие другие вивальдиевские хиты, которые Бартоли когда-то охотно пела, теперь она отдала молодым коллегам. На стороне Надежды Карязиной (Минерва в «Арахне», Кормилица в «Мирре», Юнона в «Нарциссе и Эхо») — природное изящество манеры, сочность звука и красивые бархатистые низы. На стороне Леа Десандр (Статуя в «Пигмалионе», Мирра, Эхо) — привольная сияющая виртуозность и редкая свобода перевоплощения: от смешной резвушки-хохотушки Эхо до несчастной Мирры, измученной кровосмесительной страстью к собственному отцу. Дополнивший команду знаменитый французский контратенор Филипп Жарусски (Пигмалион и Нарцисс) получил сплошь выигрышные номера (в частности, «Sovente il sole» из «Освобожденной Андромеды» и «Gemo in punto» из «Олимпиады»), но как раз они-то на общем фоне прозвучали наименее запоминающимися.

Надежда Карязина: «Впрыгивать в проект с такими блистательными певцами рискованно»

Все пять историй «вселяются» в выстроенный на сцене художником Майклом Ливайном современный гостиничный номер. Визуального однообразия не возникает: декорация то и дело расцвечивается умопомрачительным видеомэппингом, а действие — вырвиглазными танцевальными вставками с бурлескной хореографией Отто Пихлера. Сами постановочные идеи Барри Коски тоже пестры, но изобретательны и претендуют на остроумие не всегда безосновательно: Нарцисс, трогательный тихий психопат с усами и в очочках, вожделеет к силиконовой кукле; Арахна, знаменитая дигитальная художница и веб-инфлюенсер, соперничает за успех во Всемирной паутине с коллегой Минервой.

Главной апологией Вивальди, впрочем, все-таки становится не театр, а музыка. Самое заветное, самое эффектное «best of», поданное с самым очевидным, сокрушающим пылом, может быть, главная зальцбургская удача Джанлуки Капуано и его оркестра Les Musiciens du Prince. Но даже она не отменяет ощущения, что волюнтаристски навязанное этой музыке представление порядком затянуто и что выглядит оно в конечном счете более искусственным, чем лучшие из опер Вивальди, какой бы старомодной и странной их фабула ни казалась со стороны.

Сергей Ходнев