Возвращение с сокращениями

На Исторической сцене Большого театра состоялась первая балетная премьера эпохи правления Валерия Гергиева. В репертуар театра вернулся «Конек-Горбунок» Родиона Щедрина, только теперь уже в совершенно новой постановке. На премьере за пульт встал сам маэстро Гергиев. Татьяна Кузнецова была сражена зрелищем, что, кажется, соответствовало намерениям постановщиков.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

За ранний балет Родиона Щедрина, впервые поставленный в 1960 году именно в Большом театре, взялась относительно молодая слаженная команда, уже известная рядом опытов по актуализации классики. Хореограф — Максим Петров, худрук екатеринбургского балета (он же совместно со своим официальным помощником Богданом Корольком — соавтор сценария); режиссер — Антон Морозов, бывший ассистент Андрея Могучего, ныне главреж Саровского драматического театра; художник-постановщик — Юлиана Лайкова, ставшая в этом году главным художником все того же екатеринбургского «Урал Оперы Балета». В историческом пурпурно-золотистом зале Большого зрителей встречала стена пламени, изображенная на аванзанавесе с пугающей достоверностью. Похоже, именно взрыв, случившийся в «сказочной России» (здесь и далее цитаты из либретто), и привлек внимание «путешественника сквозь миры» Конька-Горбунка. Сняв скафандровый шлем в виде серебряного конского черепа и тщетно подергав гнилую дверцу, под музыку увертюры он ныряет прямо в пламя, пробивая холст головой, как Петрушка в одноименном балете Михаила Фокина. И оказывается в поле: перед исполинской скирдой поблескивает пластиком и металлом свалка отходов.

Экологическая тема, впрочем, на этом исчерпывается, и в дальнейшем все почти как в сказке Ершова. Разве что братья Ивана не пьянствуют, а прелюбодействуют с пейзанками, целомудренно одетыми в кокошники и платья европейского кроя, в то время как Иван в серо-голубом костюме, похожем на китайскую пижаму, охотится за Жар-птицей. Похоже, ее перо и приводит к пожару в семейной бытовке, стоящей на краю сцены: домик внезапно окутывают клубы дыма, в дыму, размахивая фонарем, мечется престарелый Отец. Но Иван и не думает бросаться к нему на помощь, он отвешивает Отцу издевательский поясной поклон и убегает с Коньком из разоренного региона в столицу.

Попытки соавторов осовременить действие сказки прямолинейны, но непоследовательны. Скажем, на ярмарке намечается было тема «народ и власть». Представлена она в духе антиутопий: серая, вяло пляшущая масса временами (видимо, для национальной идентификации) выделывает русскую «ковырялочку». Безликую толпу держит в страхе кровавый сатрап Конюший (Иван Поддубняк), единственный персонаж с полноценной прыжковой вариацией. Но тут на площадь прямо в кровати ввозят Царя (замечательному Вячеславу Лопатину в этой партии делать практически нечего), по старинке забавного и слабоумного, и политическая острота тупеет сама собой: действие переключается в камерный регистр с бородатыми шутками.

Во дворце (на который у художницы не хватило то ли фантазии, то ли бюджета, поскольку его интерьер обозначен лишь постелью да люстрой) государя (одетого почему-то по-западному — в золотые кюлоты и жилет) кормит с ложечки толстая Ключница и гарем «мамок» — стройных красавиц в белоснежных одеждах невест. По воле постановщиков прямо в царские покои прилетает Жар-птица в сопровождении кордебалетной стаи. Иван-дурак ее появление благополучно проспал — с балериной потанцевали Конек и Спальник (он же бывший Конюший). Царь же птицу возжелал, несмотря на то что в девицу ей предстоит превратиться только в следующем акте (причем это происходит как-то невзначай — балерина просто меняет пачку на длинный хитон, не изменив ни повадки, ни танцевального языка).

И Горбунок утаскивает полусонного Ивана исполнять желание Царя — ловить Жар-птицу, а балетмейстер Максим Петров ставит по такому случаю женскую кордебалетную сцену с цитатами из «Лебединого озера» и «Баядерки». На фоне кордебалета влюбленная Жар-птица заигрывает с Иваном, а в финале эпизода радостно следует за ним во дворец. Однако Конек для надежности «усыпляет» ее (как сказано в либретто) ухватом по голове, что вызывает в публике нездоровое одобрение.

Балетный Конек-Горбунок вообще существо недобродушное, с садистскими наклонностями. В подводном мире, где с колосников вместе с чудо-юдо рыбой-китом свисала какая-то неразорвавшаяся торпеда, этот «пришелец» умертвил Царицу дна, вытащив из ее прически заветный перстень. А в развязке сказки, по воле режиссера Морозова, подпер плечом потайную дверцу котла (только не спрашивайте, почему вода оттуда не выливается — сказка же), не позволив Царю выскочить из кипятка.

Заглавного персонажа стремился сделать главным героем балета и балетмейстер Максим Петров — и сделал, в ущерб Ивану. Большую часть спектакля оба они танцуют синхронно, проделывая одинаковые па. К тому же «пришелец» деятельно участвует в дуэтах Ивана, превращая их в трио, он наделен и вариациями, и личным адажио с Жар-птицей в опочивальне Царя. Однако обилие танцев не приносит партии Конька-Горбунка своеобразия, как ни старается солист Георгий Гусев. В этом балете вообще все герои — братья, кони, неопознанные белые мужчины в подводном царстве — получили один и тот же джентльменский набор кабриолей, антраша и перекидных. Ивану еще повезло: в финальном па-де-де ему дарован каскад из jete en tournant и двойных assemble, что позволило Владиславу Лантратову, почти весь спектакль изображавшему несвойственную ему придурковатость, сорвать свои законные премьерские аплодисменты.

Жар-птица (она же Царь-девица) танцевала, как и Конек-Горбунок, не покладая ног. И тоже как-то бесплодно-невразумительно — ни одной яркой вариации, ни одного оригинального дуэта. Миниатюрную Анастасию Сташкевич, чей ребяческий облик никак не вязался ни с феерической Жар-птицей, ни с царственной Девицей, упрекнуть не в чем: дисциплинированная балерина исполняла все поставленное с великолепной точностью и прилежанием. А вот кордебалет Большого нагрязнил повсюду — и на ярмарке, и на птичьем гнездовье, и на дне океана. Нечистоту массовых сцен усугублял плановый хаос хореографии: одни и те же комбинации группы кордебалета проделывали не синхронно, а поочередно, наподобие музыкального канона,— этим способом хореографы обычно скрывают творческий ступор. И в общем-то понятно, почему балетмейстер решил сократить три акта балета до двух.

Злые языки, правда, утверждают, что против сокращений не возражал и Валерий Гергиев, несмотря на всю свою великую любовь к Родиону Щедрину: якобы гендиректор Большого намерен прокатывать «Конька-Горбунка» трижды в день, что было бы рачительно, учитывая, что билет в партер стоит 50 тыс. руб. Так что не исключено, что эта традиция, привитая им в Мариинском театре, распространится и на Москву.

Татьяна Кузнецова