Гений-глобалист

Фестиваль "Звезды белых ночей" отметил 125-летие Игоря Стравинского концертом Лондонского симфонического оркестра и его главного дирижера Валерия Гергиева (об их выступлении в Москве в Концертном зале имени Чайковского Ъ писал 18 июня). В концертном зале Мариинского театра побывал ВЛАДИМИР РАННЕВ.

       Если вспомнить, как масштабно отмечали в России 90- и 100-летие Дмитрия Шостаковича, то юбилей не менее великого соотечественника покажется скромным семейным праздником. В этом есть и историческая несправедливость, и закономерность: Стравинский — художник хоть и не менее чувствительный к вибрациям эпохи, чем Шостакович, однако предпочитавший не живописать их, а исследовать. Он не ставил диагноз, а производил фундаментальные исследования, результаты которых меняют культурный ландшафт не в одночасье, но бесповоротно. Этот композитор-идеолог обладал глобалистским мышлением, охватив в своем творчестве всю историческую и географическую совокупность культурного опыта — от черноземного этнографизма до рафинированного эстетства. В России его, в отличие от Шостаковича, не считают "совестью поколений", поскольку эмигрантская судьба уберегла Стравинского от испытания великой бессовестностью, выпавшего Шостаковичу. Но Россия настолько повязана былыми катастрофами, что искусство вне рефлексии по их поводу остужает своим якобы равнодушием.
       Программа концерта была составлена виртуозно: Симфония в трех движениях Стравинского, Первый концерт для скрипки с оркестром Сергея Прокофьева, три прелюдии Клода Дебюсси, "Петрушка" Стравинского. О родстве и одновременно отчужденности этих трех фигур не раз велась музыковедческая полемика. В начале ХХ века философ Хосе Ортега-и-Гассет воспринимал неофольклориста Стравинского и импрессиониста Дебюсси чуть ли не как близнецов, противопоставляя их "хлевному теплу" одряхлевшего романтизма. Но уже в середине века эти имена были разведены до позиций антиподов.
       Прокофьев же поначалу наступал Стравинскому на пятки, задетый до глубины души успехами своего коллеги-"полуучки". В отличие от него Стравинский не получил фундаментального консерваторского образования, предпочтя частные уроки у Римского-Корсакова. Но и эта пара некоторое время держалась друг друга, играя "наперегонки", пока к 1930-м они не оказались проповедниками враждебных идеологических лагерей.
       То, что выделывал Лондонский симфонический оркестр в этот вечер, трудно назвать интерпретациями: музыка ощущалась не как творение композитора, а как вековечное природное явление — восход солнца или наводнение. Сидя за оркестром, я впервые видел маэстро Гергиева за работой не со спины. Видимо, его техника предполагает самый непосредственный контакт с оркестрантами. Но так как до них, понятно, не дотянешься, он научился как-то виртуально дотрагиваться до музыкантов. Иногда, когда он обращался таким образом к арфисткам, размещенным прямо передо мной, мне казалось, что он указывает мне на мое вступление, причем столь гипнотически, что, будь под рукою какой-нибудь инструмент, я бы непременно вступил.
       Закончился концерт послесловием маэстро Гергиева: он поздравил всех с юбилеем Стравинского, "который вырос вот здесь по соседству, на Крюковом канале, рядом с рабочим местом его отца — Мариинским театром, где тот спел свои лучшие партии". Отметив таким образом особую причастность Мариинского театра к торжеству, Валерий Гергиев ретировался.