От клеточных технологий — к иммунологии и иммуномодуляции

Ученый с мировым именем, профессор и заведующая кафедрой травматологии и ортопедии Humanitas University (Милан, Италия), профессор кафедры травматологии, ортопедии и хирургии катастроф Сеченовского университета Елизавета Кон рассказала «Ъ-Науке», какие исследования ведет в области заболеваний коленного сустава, почему в Европе клеточные технологии менее популярны, чем в России, и какие технологии в будущем приведут к революционным изменениям в медицине.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Елизавета, почему вы выбрали травматологию и ортопедию в качестве направления своих исследований и разработок?

— Для меня травматология и ортопедия — это мое детство, мой дедушка, который работал в Центральном институте травматологии и протезирования. С самого детства он говорил, что мне надо быть только врачом-ортопедом. Последней каплей стало его 70-летие, куда мы пошли вместе с папой, а мой папа не стал врачом. В 60-е годы физики — «соль земли», и он стал физиком. И вот мы приходим на 70-летие дедушки. Это был 1984 год, и там огромное количество пациентов, которых он лечил и вылечил, когда они были детьми. Люди самые разные, и все они рассказывали о том, как он спас им жизнь. Мой отец сказал, что таких юбилеев у физиков быть не может, только у врачей, и я решила: стану врачом.

— Как формировалась сфера ваших научных интересов? Почему именно регенеративная медицина?

— Говорят, что все в жизни предначертано, но случается случайно. Первые три года я училась в России, а в 1990 году перевелась в Болонский университет, переехала в Италию. Активный интерес к регенерации хряща и регенеративной медицине начался в 1994 году, когда вышла знаменитая на весь мир научная статья (Brittberg, Peterson, et al). В том же году я окончила университет и поступила в ординатуру. Мой шеф в Ортопедическом институте Риццоли, профессор Маркаччи, спросил, интересна ли мне биотехнология. В то время все занимались биомеханикой, протезированием. Биоматериалов не было, только металл и титановые сплавы — все было сконцентрировано на этом. Профессор Маркаччи — человек широчайшего научного кругозора, он почувствовал, что биотехнология очень перспективная область. Потом мне позвонил биолог профессор Кончетто из Генуи, один из первых, кто занимался трансплантацией эпителиальных клеток, и сказал: «А почему бы не заняться стволовыми клетками, эритроцитами — это интересно». С первого дня ординатуры я окунулась в эту среду.

— Вы часто бываете в России?

— Да, меня пригласили на кафедру Сеченовского университета. Считаю, что это большая честь и большая ответственность.

— Вы были в числе первых клиницистов, кто применил методы регенеративной медицины в ортопедии. Сегодня это направление актуально?

— Да, это направление актуально, хотя первопроходцами были не мы. Одним из первых генную инженерию для лечения ревматоидного артрита коленного сустава применил профессор Медицинской школы Университета Питтсбурга Фредди Фу. Он использовал вирусные векторы для доставки здоровой ДНК в пораженную ткань.

Следующим шагом стало применение клеточных технологий, а именно: трансплантация аутогенных хондроцитов для восстановления хряща при травмах коленного сустава. Мы пошли дальше в использовании этой технологии и первыми применили культивированные стволовые клетки для замещения дефектов костной ткани. Эта работа была опубликована в New England Journal of Medicine и получила большой резонанс в научных и клинических кругах.

К сожалению, в Европе это направление очень быстро получило жесткое законодательное регулирование и многие исследования были приостановлены. Продолжать их было нерентабельно. Аналогичные процессы тогда происходили и в России, хотя и не так глобально, как в европейских странах. И я очень рада, что мой коллега профессор Владимир Лычагин из Сеченовского университета продолжил исследования в области клеточных технологий регенерации и довел их до клинической практики.

— Над чем вы сейчас работаете?

— В октябре 2024 года я возглавила кафедру травматологии и ортопедии в Университете Гуманитас, поэтому начала уделять больше времени организационным процессам. Но научные исследования в области ортопедии и хирургии коленного сустава по-прежнему представляют для меня большой интерес. Я всю жизнь занимаюсь клиникой и одновременно научной работой, 50 на 50, в этом мне очень повезло: меня не заваливали рутинной работой.

В клинической практике я сейчас сосредоточена на изучении и лечении артроза, который более распространен среди населения, чем другие заболевания суставов. В научном плане мы ведем много исследований в области иммунологии и иммуномодуляции процессов. Много работ связано с персонализированной медициной, стратификацией пациентов по показаниям, биомаркерам. Это не значит, что все вопросы с регенерацией хряща решены, это далеко не так. Просто на текущем уровне развития технологий проблемы, с которыми мы сталкиваемся, пока неразрешимы.

— Почему именно иммунология и как она связана с ортопедией?

— За последние десять лет иммунология сделала гигантский шаг вперед. Во многом этому способствовал COVID-19: в ковидный и постковидный периоды в исследования в области иммунологии, эндокринологии, вирусологии вкладывались значительные финансы. И это позволило нам далеко продвинуться в понимании того, как работает иммунная система, что она может совершать магические вещи над организмом. Начали понимать, какую роль могут играть вирусы в доставке генов и лекарств в пораженные клетки, поменяли отношение общества к вакцинам. Более того, само общество значительно продвинулось в понимании важности генных технологий. В Европе, например, до ковида не только говорить о применении генных технологий в клинике — подумать об этом было невозможно. А сейчас ведутся масштабные исследования, наука получила большой кредит доверия. Это огромный шаг вперед с научной точки зрения.

— В каком конкретно направлении вы ведете исследования?

— Сегодня мы знаем, что все заболевания — от ковида до любых других — так или иначе проходят через иммунную систему. Вопрос в том, как организм реагирует и как заставить его реагировать правильно. Клеточные технологии лечения, какими бы эффективными они ни казались по сравнению с хирургическим вмешательством, все равно связаны с вмешательством извне, с пересаживанием в организм клеток, органа и т. д. То есть взять и заштопать. А как сделать так, чтобы клетки сами стали работать в сторону регенерации, в сторону омоложения, а не старения организма? Условно говоря, как убедить организм вырастить свою почку вместо потерянной? Пока этот ключик мы не нашли. Но ведется большая работа. И я думаю, что именно в этой области науки прорывные открытия произведут революционный эффект. Как когда-то появление первого смартфона или первого самолета повлияло на технологический уклад. В медицине такого прорыва не было очень давно. Но он произойдет рано или поздно.

— В ортопедии тоже?

— К сожалению, ортопедия — это наука, которая присоединяется ко всему последней. Обычно инновации приходят в медицину через кардиологию, онкологию. Рак — это болезнь, от которой умирают, от артроза — нет. Но жить с ним тоже сложно, и лечения от него тоже нет. Поэтому передовые открытия в области биомедицины постепенно приходят и в ортопедию тоже.

— Какими видите перспективы сотрудничества с Сеченовским университетом?

— В Сеченовском университете осознали необходимость растить поколения врачей, которые, не оставляя клиническую деятельность, будут заниматься и биотехнологией, трансляционной медициной, научными исследованиями. Очевидно, что Сеченовский университет готов стать университетом мирового уровня, двигать клиническую науку — это отличная мотивация для развития. Учить, воспитывать молодых врачей и двигать науку — главные принципы университета, за ними будущее.

Подготовлено при поддержке Сеченовского университета