В минувшую субботу возле здания Верховного суда Таджикистана прогремели два взрыва. Власти сразу же квалифицировали происшествие как террористический акт, "совершенный с целью устрашения". Корреспондент Ъ ВЛАДИМИР Ъ-СОЛОВЬЕВ, побывавший в Душанбе накануне теракта, полагает, что его главными жертвами могут стать и без того запуганные оппозиционные партии страны.
Показательное преступление
Взрывы в Душанбе прогремели во второй половине дня в субботу. Два взрывных устройства, мощность которых, по предварительным оценкам, составила около 200 г в тротиловом эквиваленте, были установлены возле здания Верховного суда Таджикистана и сработали одно за другим с интервалом в несколько минут. Обследовавшие место преступления следственные бригады министерства безопасности и МВД страны установили, что в результате взрывов никто не пострадал. Как выяснилось, жертв удалось избежать благодаря тому, что бомбы не были начинены поражающими предметами, поэтому взрывная волна лишь выбила окна в здании суда и нескольких домах по соседству. От более подробных комментариев правоохранительные органы отказались, отметив, правда, что тип взрывных устройств пока не установлен.
Между тем субботнее происшествие далеко не первый инцидент подобного рода, случившийся в таджикской столице. Ровно год назад, также 16 июня, анонимные подрывники устроили в Душанбе сразу три маломощных взрыва, от которых ни один человек не пострадал. Взрывные устройства сработали тогда у здания благотворительного центра "Нури", спонсируемого оппозиционной Партией исламского возрождения Таджикистана, близ иранского культурного центра, а также возле здания конституционного суда страны.
Тогда правоохранительные органы довольно быстро вычислили организаторов серии мини-терактов. Ими оказались шестеро подростков в возрасте от 16 до 19 лет. Кто стоит за нынешними взрывами у Верховного суда пока не установлено — ответственность за акцию, как и в прошлом году, не взяла на себя ни одна экстремистская организация. Однако власти страны с самого начала дали понять, что в этот раз не склонны списывать это происшествие на детские шалости.
— Нами возбуждено уголовное дело по факту терроризма,— заявил прессе прокурор Душанбе Курбонали Мухаббатов.— Мы считаем, что данный взрыв был совершен в целях устрашения.
Страх и ненависть
Судя по всему, прокурор Мухаббатов не случайно заговорил об устрашении. На следующей неделе, 27 июня, Таджикистан отметит десятую годовщину окончания гражданской войны, которая стала одним из самых кровавых конфликтов на всем постсоветском пространстве. Все эти 10 лет самое популярное выражение в Таджикистане — "Лишь бы не было войны". На вопрос, как дела, здесь так и отвечают: "Да ничего. Главное, что нет войны". Люди панически боятся повторения событий середины 90-х годов и за то, что сейчас в стране мир, прощают своему бессменному президенту Эмомали Рахмону все: нищету, коррупцию, безработицу.
— Большой плюс президента в том, что он остановил войну,— убеждает меня Акрам Калонов, работник одного из душанбинских телеканалов.— Остальное не в счет, пойми! Поэтому я всегда за Рахмона голосую. Равных ему политиков просто нет.
Акрам говорит правду. В Таджикистане и впрямь не осталось никого, кто бы мог сравниться с действующим президентом по популярности и могуществу. Когда в 1997 году между правительственными войсками и силами Объединенной таджикской оппозиции (ОТО) был заключен мир, некоторых противников господина Рахмона поначалу допустили к руководству страной. Но затем их одного за другим оттеснили от властных рычагов, а многие, как, например, тайно выкраденный два года назад из России лидер Демократической партии Таджикистана Махмадрузи Искандаров, и вовсе оказались за решеткой. От выборов к выборам оппозиционные партии последовательно оказываются за бортом парламента, большинство в котором каждый раз получает пропрезидентская Народно-демократическая партия. Политические противники Эмомали Рахмона сетуют на то, что отданные за них голоса крадет центризбирком.
— В нашей стране авторитарная система власти ускоренными темпами трансформируется в тоталитарную,— убеждает меня лидер Социал-демократической партии Таджикистана (СДПТ) Рахматилло Зойиров.— Вот вам простой пример. На парламентских выборах 2005 года я ходил голосовать на свой избирательный участок. Как положено, проголосовал за нашу партию. Потом заглядываю в протокол, а там черным по белому: СДПТ — ноль голосов.
Лидер социал-демократов принимает меня в офисе своей партии, расположенном в квартире жилого дома на окраине Душанбе и одновременно служащим адвокатской конторой. Практикующий адвокат господин Зойиров известен как самый последовательный противник президента. Его СДПТ — единственная партия в стране, которая не просто бойкотировала прошлогодние президентские выборы, а осмелилась открыто назвать их нелегитимными.
— Для нас Рахмонов не президент,— говорит Рахматилло Зойиров, очевидно по привычке прибавляя к фамилии главы государства окончание "ов".— А еще он не президент для тех 1,5-2 миллионов таджиков, что уехали из страны на заработки и не голосовали на этих выборах. Кстати, знаете, на чем сегодня держится таджикская экономика? На мигрантах, наркобизнесе и кредитах международных организаций.
Рахматилло Зойиров явно недоволен тем, что режим его противника спонсируют из-за границы.
— Все эти зарубежные фонды прекрасно знают авторитаризм нашего руководителя, но ничего с этим не делают. Их устраивает, что получатель кредитов становится зависимым от кредиторов. Печально, что люди из международных организаций в итоге учатся в Душанбе азиатской манере махинаций. Был у нас посол ОБСЕ от Румынии, так под конец своего здесь пребывания стал настоящим ментальным таджиком.
Прощаясь со мной, Рахматилло Зойиров с улыбкой говорит:
— Завтра содержание нашей с вами беседы будет на столе у Рахмонова.
Подпольное сопротивление
Президентский дворец Эмомали Рахмона располагается на центральной улице Душанбе — проспекте Рудаки. Вдоль улицы через каждую сотню метров стоят патрули. Когда я пытаюсь сфотографировать резиденцию президента, в мою сторону устремляется один из стражей порядка, на бегу выдувая трель из милицейского свистка.
— Здесь нельзя снимать! Ты кто такой и откуда? — выпаливает подбежавший милиционер.
— Я журналист из Москвы. А почему нельзя снимать?
— Согласно закону Республики Таджикистан, дворец президента фотографировать запрещено.
— А вы можете показать этот закон? — парирую я.
— Нам его не дают,— теряется милиционер, но тут же берет в себя в руки.— Можно подумать, у вас в Москве можно снимать место, где твой Путин сидит?
— Мой Путин сидит в Кремле. А Кремль — это наша главная достопримечательность.
Не найдя контраргументов, мой собеседник отстает. Я же отправляюсь на встречу с одним из активистов нелегального оппозиционного движения "Ватандор" ("Патриоты Родины"). Движение было создано в России в феврале этого года. Его участники — члены таджикских политических партий, бывшие чиновники и региональные лидеры — намерены бороться с режимом президента Рахмона.
По уговору я жду ватандоровца в тихом и почти безлюдном ресторанчике "Канд" под открытым небом. Через некоторое время за мой столик подсаживается худощавый, коротко стриженный человек и, назвавшись Сафаром, протягивает визитку. На ней только два слова — "Хороший человек" и адрес электронной почты.
— Сейчас "Ватандор" находится на подготовительном этапе,— с ходу сообщает собеседник.— Мы работаем по принципу сетевого маркетинга. Своего рода direct mail. Но знаешь, мы даже не ищем людей. Они нас сами находят и просят изменить хоть что-нибудь в этом мертвом затишье.
— Что же вам больше всего не нравится?
— То, что страной бессменно правит одна семья. А еще то, что Таджикистана как государства нет. Власть твердит, что мы, мол, арийцы, что чуть ли не Христос наш племянник. Но на самом деле мы — всего лишь гастарбайтеры.
— И что вы будете делать?
— Я тебе вот как скажу. Если мои дети уезжают — значит, я плохой отец. А если полстраны уехало — значит, пора поставить вопрос об ответственности наших отцов нации. С тем, что они натворили, я лично мириться не хочу.