«Урал— это и есть настоящая Россия»

В рамках всероссийского финансового форума «Финмаркет», который в третий раз прошел в Екатеринбурге с 14 по 15 мая, ИД «Коммерсантъ-Урал» провел серию интервью «Курс на финансы». О преимуществах Свердловской области, туристических брендах Екатеринбурга и трансформации экономической модели России, рассказал политолог, глава Института политических исследований Сергей Марков.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Уральская земля очень щедрая. Здесь процветает промышленность. Регион имеет выгодное географическое положение. Но прежде всего край богат людьми. В какой нише сейчас находятся уральские вузы в сравнении с российскими?

— Точный ответ я не знаю, недостаточно информации для этого. Но несколько моментов, я могу отметить. Во-первых, на Урале и в Екатеринбурге очень развитая культурная и образовательная среда. Это хорошая основа.

Во-вторых, край получил большие инвестиции, связанные с импортозамещением и развитием военно-промышленного комплекса. То есть большие деньги сюда пошли, это тоже стимулирует образование.

Кроме того, вторую по численности фракцию в Госдуме составляют выпускники Уральского университета. Философский факультет УрФУ— самый представленный среди членов Госдумы.

— Что вы считаете самым важным и необходимым в образовании?

— Первое и самое главное — уберите тяжелейшее, феодальное бремя написания бумажек для преподавателей. Это главное, что им мешает. Я знаю многих людей, которые не идут преподавать, потому что невозможно писать такое огромное количество бумаг.

Второй момент — это дать возможность огромному количеству людей, которые работают и хотят преподавать, прийти в университет и преподавать.

Третье — это искусственный интеллект (ИИ). Я думаю, что в этом году появится персональный помощник на основе ИИ. Студентам нужно учиться, как его использовать в своей работе. То есть нужно будет иметь большую базу данных собственных знаний, уметь оперировать этими знаниями, в том числе с помощью систем искусственного интеллекта. Это острейшая необходимость.

Тоже, кстати, касается и преподавателей. Я на примере объясню, условном. Мы относимся к бабушкам и дедушкам так, как будто они ни в чем не разбираются. Но на самом деле бабушки и дедушки хорошо разбираются в другом. Как отличить настоящего друга от фальшивого. Как отличить правильный путь от неправильного. Как отличить, что ты встретил любовь, с которой можно построить семью, от случайных отношений. А это знания существенно более важные. Вот такие знания есть у преподавателей. Это базовые знания, которые абсолютно необходимы.

Я боюсь, что может возникнуть разрыв между преподавателями и студентами. Потому что преподаватели будут отставать в осваивании ИИ, а студенты, обогнав преподавателей, потеряют уважение к ними вместе с тем возможность получить то золото знаний, которое есть у преподавателей. Это одна из важнейших вещей, на которой нужно максимально сконцентрироваться, чтобы сделать рывок в образовании.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Очень необычный пример. Давайте вернемся к более приземленным вещам. Вы часто комментируете санкционную политику. Как в нашей действительности мы можем не просто противостоять санкциям, но продолжать поступательное развитие?

— Санкции — это просто внешние обстоятельства, которые могут меняться. На протяжении 30 лет модель развития, которую использовал Путин, была абсолютно классическая — это та модель развития, которую использовал Петр I, Александр I, Александр II, Александр III, Николай II. Она называется «догоняющая модернизация». При ней мы берем с Запада технологии, инвестиции, специалистов, добавляем государственный бюджет, затягиваем пояса и рывком догоняем эти страны. Очень успешная модель, и она нормально реализовывалась.

Санкции не просто создают другие обстоятельства, они ставят преграду этой модели. Это значит, что модель должна быть другой.

Может, вы обратили внимание, что экономический рост в начале СВО был существенно большим, чем когда санкции только ввели, а СВО еще не было. Это потому, что мы перестали ждать, когда создадутся условия для возвращения к прежней модели, а взяли и перешли на другую, которая называется «военная мобилизация». Поэтому вопрос в том, используем ли мы санкции как, например, в дзюдо, когда энергию врага используют в своих интересах.

Кстати, неделю назад выступал советник Трампа по технологиям. И он сказал, что прогресс — это не то, что происходит там. Прогресс — это то, что делается в результате наших решений. Точно так же и здесь. Если мы принимаем решение в условиях санкций перейти на новую модель, то у нас, независимо от санкций, будет бурный экономический рост.

Развитие — это технологии, тем более в современном мире. Нужно решить вопрос, откуда придут эти высокие технологии. Либо мы их купим, либо мы их украдем, либо мы 10 лет будем создавать собственную науку, и на ее основе будут создаваться свои технологии.

— Говорят о трансформации экономической модели, какие страны могут стать партнерами, союзниками в новом укладе?

—Очень хороший вопрос. У нас будут развиваться отношения с Новой Швейцарией — это Объединенные Арабские Эмираты. Саудовская Аравия вроде бы хочет тоже к этому присоединиться. Турки колеблются: им и хочется, и можется, так сказать, и мама в лице Евросоюза не велит. То есть будут развиваться отношения со странами, которые нейтральны, через которые мы можем выходить на глобальные пространства, когда нам это нужно.

Второй блок — это крупные державы, с которыми мы могли бы создавать совместно структуры глобализации, от которых нас пытаются отключить. Это Китай и Индия. Индия вроде бы смещается в сторону США, но до конца не сместилась. Китайцы предлагают присоединяться в роли младших партнеров. Мы не согласны. В китайском языке нет термина «равноправный партнер». Если партнер, то только младший. Они еще должны революцию у себя в сознании сделать, чтобы научиться воспринимать нас как равноправных партнеров.

Вот от этих обстоятельств, от этих сложных переговоров зависит, как у нас будут развиваться эти отношения. Пока прогнозировать невозможно. Пока мы можем поставить цели, попробовать сконцентрировать свои дипломатические и другие усилия на достижение этих целей.

— В таком случае, кому можно сегодня верить?

— Никому. Никому не надо верить. И мне тоже. Это абсолютно реальная ситуация. Я давно уже понял, что когда кто-то хвалит или ругает меня, это не факт моей биографии, это факт его биографии. Ему зачем-то это надо.

— То есть нужно понимать их мотивы?

— Да-да-да. Вот эти все мотивы нужно реконструировать. Притом у вас никогда не будет достаточно информации для этого. У выступающего человека, как я, одной из важнейших систем мотивации является то, чтобы люди что-то узнали новое, связанное с реальностью. Тогда, условно говоря, через полгода встретившись в какой-то новой для себя реальности, люди сказали бы: «Ага, я же помню, Марков сказал про это». Вот с учетом этих обстоятельств и нужно все это воспринимать.

К сожалению, мир стал таким. А вы знаете, почему? Потому что мы ушли от коммунного сообщества.

Раньше верили тем, кто в своем роде, в своем городе, в своей партии был старшим — главным в своей комьюнити. Сейчас произошел распад всех этих больших комьюнити. Может быть, новые будут складываться, но когда — мы не знаем. Сейчас люди стали более индивидуальными, свободными, коммуникация строится совсем по-другому. То, что нельзя верить,— это новая реальность. Вам кажется это плохо, но на самом деле это хорошо.

— Продолжая тему доверия, интересно, какой из ваших прогнозов провалился или вы были неточны?

— Я расскажу такую историю. Дело было как раз в августе 1999-го года. Меня пригласили американские банкиры выступить и спросили: как вы думаете, есть ли шансы у Путина стать лидером? Я им хотел сказать, что никаких шансов нет, потому что Ельцина ненавидит большинство населения, у самого Путина никакого серьезного бэкграунда нет, он лишь один из каких-то удачных менеджеров. Но потом подумал, что эксперт не должен так говорить.

Я им сказал, что у Путина есть шансы, если ему удастся решить чеченскую проблему и обеспечить темпы роста уровня жизни, чтобы люди увидели, что жизнь стала лучше. Какова вероятность того, что Путину удастся это сделать, с такой вероятностью он и станет лидером России.

Они все: «ха-ха-ха». Через год они мне устроили овацию — вот Марков единственный, кто предсказал, что Путин станет настоящим сильным руководителем России. Но я-то знаю, что говорил по-другому. На самом-то деле я имел в виду, что ему не удастся стать лидером. Но поскольку я сформулировал это не как какой-то себялюбец, а как скромный эксперт, учитывающий разные тенденции, в том числе маловероятные, то получилось, что мой прогноз о том, что Путину ничего не удастся, оказался прогнозом того, что Путин станет сильным лидером.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Какой не очевидный для местных факт, который вы, зная Уральский регион и наблюдая за его развитием много лет, можете назвать? Который, возможно, не видно отсюда, но видно из центра, и который местные власти могут использовать, чтобы привлечь больше инвестиций?

—Считается, если поползут китайские инвестиции, то прежде всего через Урал. Это один момент. Второй — москвичи себя не вполне воспринимают как настоящая Россия, а вот вы и есть настоящая Россия. Считается, если москвичи в чем-то могут провалиться, то настоящие уральские мужики выручат и поддержат. Вы как бы такой огромный запасной полк, возможные спасители будущей России.

Еще то, что фракция выпускников философского факультета Уральского университета одна из самых крупных в Госдуме. Я бы сделал так, чтобы об этом узнали все. Сделал бы это одним из элементов продвижения имиджа региона, потому что это очень хорошо и точно говорит о регионе.

Затем еще один момент, который многие не знают, я и сам не знал, а вчера погулял по городу и утвердился — у вас очень оригинальная архитектура. Может быть, по оригинальности архитектуры Екатеринбург — самый сильный город в России. Это говорит о том, что люди на Урале не боятся быть оригинальными. Они и одеваются оригинально. Плюс ко всему — это столица рока.

Еще один момент, который меня просто поразил, Екатеринбург — город танцующих бомжей. Я к одному музыканту подхожу — там рядом с ним бомж танцует. Хорошо танцует причем. К другому музыканту — опять танцующий бомж, к третьему — и там танцующий бомж. Я никогда не видел такого. Это какая-то особая оригинальность, нестандартность.

— Как насчет туристического потенциала Екатеринбурга?

— Возможностей туристических сейчас появилось очень много, тем более что Европа практически закрыта. Но я, честно говоря, не увидел, чтобы Урал этим воспользовался.

Нужно продвигать региональные бренды. Что известно? Так это то, что Екатеринбург — это нормальный город, с нормальными русскими людьми, здесь много самоцветов. Кстати сказать, в магазинах покупать почти нечего. Один раз приехал, купил запонки, кружку и все. Вы как-то свою промышленность стимулируйте, чтобы разнообразие было.

— Насколько эта туристическая возможность велика?

— Огромная. У нас весь российский Юг резко сократился, заграница резко сократилась, а потенциал туризма в Екатеринбурге, насколько я понимаю, увеличился на 200–300%. Для этого должно быть и больше хороших отелей. Я не уверен, что инфраструктуры достаточно, чтобы туристов привлечь.

И еще — это фишки. Туризм это же экономика впечатлений, поэтому это должны быть впечатления. Нужно садиться придумывать.

Я не могу предложить, чтобы вы рекламировали танцующих бомжей, не уверен, что это зайдет как туристический бренд. Но может быть что-то связанное со свободой. У вас люди живут более свободно, чем в большинстве европейских государств.