образование
Главный конструктор одной из самых впечатляющих экономических реформ в мире министр-наставник Сингапура Ли Куан Ю полагает, что кое-что из его опыта может пригодиться и в России. Главным элементом реформ господин Ли считает образование, открытость и транспарентность экономики. Как его опыт уже помогает странам Юго-Восточной Азии, как использовать государственные финансы для развития и что делать с коррупцией, выяснял обозреватель Ъ Максим Шишкин.
— Что, по Вашему мнению, поможет создать новое поколение менеджеров, которое обеспечит России экономическое чудо, подобное сингапурскому?
— Между нашими странами очень большая, контрастная разница. Вы страна с самой большой территорией в мире, у вас горы, леса, реки, полезные ископаемые, нефть, газ. У вас очень распределенное население и много ненаселенных районов. Мой опыт — на маленьком, плотно населенном острове. Его нельзя сравнивать с задачей трансформации России. Тем не менее я скромно думаю, что у нас есть опыт, который может быть полезен и для вас. Это опыт того, как мы коммуницируем с миром. Я думаю, что это важная часть того, чему можно научиться, важная часть того, как можно развиваться в современном мире.
Китайцы (люди из КНР) были восхищены тем, что увидели в Сингапуре в 70-е годы, и с тех пор тщательно изучали наш опыт, опыт Гонконга и Тайваня. Они задавались вопросом: почему такая большая страна с таким изобилием ресурсов не может развиваться так быстро, а Сингапур и Тайвань — могут? Они пришли к выводу, что есть сразу несколько важных факторов. Во-первых, у нас был доступ к Америке, Европе и Японии. Доступ к их знаниям, к их технологиям, университетам, исследовательским центрам. Доступ к их капиталу, к их рынкам, к их технологиям. И — к инвестициям, что принесло заводы, банки, институты, где мы учились у их управленческих звезд. Именно так мы учились догонять.
С 1978 года, с того момента, когда они открылись миру, они очень внимательно изучали нас. Бесплатно. Это было очень большое преимущество для них, возможность повторить то, что мы сделали. И они знали, где их будущее — в получении доступа к знаниям, технологиям и рынкам. И самое важное — в обучении людей, которые могут использовать этот опыт и эти технологии. Так что если вы смотрите на Китай, самые большие перемены не в росте расходов на вооружение, здания или дороги. Они в образовании, в школах и университетах — там все самое последнее и современное: компьютеры, журналы. И много иностранных преподавателей. А студенты, которые учились за границей, возвращаются домой. Преподавать.
Они поняли, что мы преуспели, обучив наших людей использовать иностранные технологии и капитал. Это то, что может сделать и Россия. Представьте — гипотетически, что было бы три российских государства вне России, вне советской системы. Что прибалтийские государства были бы населены русскими, но не были бы частью России и преуспели бы как скандинавские страны, как Швеция. Тогда у вас были бы ясные примеры, почему они преуспели, а вы — нет, что они сделали, а вы — нет.
— У России огромные ЗВР — около $400 млрд. Если бы у вас было такое богатство, как бы вы им распорядились?
— У нас гораздо меньше денег — примерно одна четверть от этого. Но у нас и людей гораздо меньше — примерно 4 млн человек, а не 140 млн. Мы инвестируем преимущественно в инфраструктуру, физическую инфраструктуру. Так, чтобы все было мирового класса: телекоммуникации, broad-band, wi-fi, интернет в каждом доме, дороги, железные дороги, метро. Все, что нужно современному городу.
Остальное — около $100 млрд — мы вложили в Government Investment Corporation Fund (GIC), который мы инвестируем за границей, не в Сингапуре, чтобы диверсифицировать наши активы. Так что у нас будут активы во всем мире, что бы ни случилось с Сингапуром. Мы вложили их в несколько классов активов: акции, облигации, недвижимость, прямые инвестиции в частные компании, сырье, фьючерсы, деривативы. Мы научились за последние 25 лет делать это сами, но работаем еще и с несколькими большими инвестиционными институтами: Goldman Sachs, Lehman Brothers, GP Morgan, City Corp.— они управляют небольшими для нас суммами: $5-10 млрд. Мы проверяем, что они делают с деньгами, каждый шаг, во что они вкладывают — это часть сделки. И в конце мы сравниваем их доходность с тем, что получили сами. Иногда у них получается лучше, иногда — у нас. Мы сравниваем и учимся управлять лучше.
В Китае, глядя на нас, сделали то же самое — разделили резервы на две части и сформировали команду управления резервами. GIC не инвестирует в рискованные активы — мы не требуем от нее большой доходности за счет очень высокого риска. Но у нас есть и второе подразделение — Temasec. В нем меньше денег, чем в GIC, но оно инвестирует в компании, в том числе и старт-апы, в новые предприятия. В Китае, Вьетнаме и так далее. Например, покупает телекомы в других странах. Таким образом мы пытаемся увеличить доходность, избегая слишком высокого риска. Но, как я уже сказал, первые инвестиции были в нашу собственную инфраструктуру. Только лишь после того, как мы ее завершили, чтобы не переинвестировать, чтобы не перегреть экономику, мы начали инвестировать за границей.
— Какой способ борьбы с коррупцией, по-вашему, лучший?
— Надо понимать, что вы попали из старого советского общества, где не было денежной коррупции — за деньги не могли ничего купить, зато были другие ее формы, в денежное общество. Номенклатура имела доступ к медицине, квартирам, товарам, а затем внезапно лишилась преимуществ. Как и в Китае, и во Вьетнаме — они тоже внезапно попали в денежную экономику, номенклатура обнаружила, что она дает лицензии людям, которые быстро становятся миллионерами и миллиардерами. Взамен же получает лишь маленькую зарплату. Соответственно, они стремятся компенсировать эту "несправедливость". В Индии это называется "лицензионный раджа": я даю тебе лицензию — дай мне что-нибудь взамен.
В Китае это удается держать на относительно низком уровне, но избавиться не удается. Что они делают? На низовом уровне отказываются от налогов. Как только от мелкого фермера нечего требовать — нет и коррупции. На уровне города сложнее. В Китае в маленьких городах позволили выборы местной власти, рассчитывая на то, что выборные чиновники не будут коррумпированными. Очень сложно на самом высоком уровне. В Китае недавно сняли секретаря горкома КПК Шанхая, самого влиятельного человека в самом богатом городе КНР. Какое-то время это будет сдерживать коррупцию, но других высокопоставленных чиновников-то не сняли. То же самое во Вьетнаме. Там недавно казнили начальника таможни, который позволял ввозить мотоциклы без пошлин. Вы казните одного, вы кого-то пугаете, но это не устранение коррупции, а ее сдерживание.
— Должны ли высшие чиновники быть образцом морали или просто эффективными менеджерами?
— Для успеха страны, для успеха ее руководства критически важно, чтобы у лидеров страны было уважение граждан. Если вы заинтересованы лишь в своем обогащении, в успехе своей семьи, если вы деградируете и испорчены, вы портите мораль страны. Великие лидеры жертвуют собой ради своей страны и никогда не пользуются своим положением ради собственной выгоды. Британцы решали эту проблему, делая успешных генералов и адмиралов знатью — так, адмирал Нельсон стал лордом. А в придачу к титулам они получали поместья, собственность — ее сохраняли и их дети.
Если центральная власть честная и чистая, есть возможность "вычистить систему". А если она испорчена и коррумпирована, "чистка" невозможна. Представьте себе клерков, которые говорят: "Боссы делают это, мы что, тупые? Давайте возьмем и продадим свои карандаши и бумагу на черном рынке". Ситуация в Китае благоприятна. И Ху Цзиньтао, и другие высшие руководители выше подозрений, их дети не в бизнесе, небогаты. У них самих ничего нет, кроме государственных квартир. А вот то, что руководство Шанхая было коррумпировано,— большая беда.
Ъ благодарит бизнес-школу "Сколково" и телекомпанию НТВ за любезно предоставленную запись.