Языкам дали волю

В Национальном театре в Будапеште проходит ежегодный, двенадцатый по счету, театральный фестиваль MITEM — Международные театральные встречи имени Имре Мадача. Он решительно отличается от других крупных театральных форумов Европы — хотя бы тем, что не обращает внимания на актуальную «левую» повестку и приглашает театры из России. Изучала афишу и смотрела спектакли Эсфирь Штейнбок.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Поскольку фестиваль проводится Национальным театром Будапешта, он может считаться самым близким к власти театральным форумом страны и демонстрирует, следом за политикой венгерского правительства, очевидную независимость по отношению к сегодняшним культурным «правилам», принятым в странах Евросоюза. Вряд ли в буклете какого-либо большого театрального форума в ЕС сегодня можно прочитать приветствие министра культуры со словами «Театр — это душа нации», как и рассуждения директора фестиваля не об угрозах свободе слова, а о поэзии театра, и увидеть ссылки на высказывания папы римского. В афише MITEM нет спектаклей, первым достоинством которых было бы соответствие пунктам актуальной повестки.

Программа между тем интересная и насыщенная. Здесь и «Комеди Франсез» с «Береникой» в постановке Ги Кассирса, и Национальный театр из Скопье, играющий на турецком языке, и главный театр Монголии. Многие из тех, кого уже можно считать мастерами, представлены несколькими спектаклями — как, например, самый знаменитый румынский режиссер Сильвиу Пуркарете, показывающий целых три спектакля. Опять же три постановки в афише подписаны болгарским режиссером Деяной Добревой, изучающей возможности визуального театра. Показывают на фестивале и спектакли Яна Фабра — к притче «Я — это кровь», недавно поставленной в самом Национальном театре, добавились две работы его компании «Трубляйн».

Во многих странах Фабр, признанный бельгийским судом виновным в домогательствах (многие сомневаются в обоснованности обвинений), считается «отмененным». И даже в тех, по преимуществу южных, странах, где лютость активистов понижена и куда его спектакли все-таки осмеливаются приглашать, случаются демонстрации протеста. В Будапеште же его гастроли прошли спокойно, без каких-то протестов.

Из-за боязни протестов иного рода мало кто сейчас в Европе отваживается приглашать и израильские театры, а в афише MITEM почетное место занимает «Сирано де Бержерак» тель-авивского «Гешера», последняя работа покойного Римаса Туминаса. И уж почти актом неповиновения может считаться упорство директора театра и фестиваля Аттилы Виднянского, второй год подряд привозящего театры из России. В прошлом году в Будапеште гостили якуты, в этом году — театр обско-угорских народов «Солнце» из Ханты-Мансийска. Выступали они под флагами своих субъектов федерации, играли на своих языках, так что сторонники культурной изоляции России могли эти гастроли и не распознать. Но сам по себе ход разумный, и вполне вероятно, что, когда наступит пора полноценного восстановления контактов, не только в Будапеште первыми станут не столичные флагманы, а представители национальных автономий. Русский язык на фестивале тоже звучал — в спектакле Русского театра имени Грибоедова из Тбилиси.

Особое место в программе было отведено Национальному театру Греции и его «Орестее» Эсхила, поставленной самым знаменитым греческим режиссером, хорошо известным и в России, Теодоросом Терзопулосом. Премьера трилогии прошла в античном театре Эпидавра, и только потом постановку перенесли в закрытую сценическую коробку. «Эпидаврского» в «Орестее» теперь только вписанный в сцену круг игровой площадки да неудобный формат — больше трех часов без антракта (в Эпидавре никогда не делают перерывов: пока 14 тыс. зрителей выйдут, пока обратно рассядутся — это плюс два часа). Впрочем, нет: еще от великого театра под открытым небом — геометрическая сложность мизансцен, так что все время мысленно «вписываешь» трилогию Эсхила в тот театр, где большинство зрителей не видит актерских лиц, но смотрит на спектакль с разной высоты и под разными углами. Оптика там совершенно иная.

Теодорос Терзопулос занимается античной драмой всю жизнь, а ему уже семьдесят восемь, у него есть свой метод актерской подачи голоса, физической и эмоциональной концентрации исполнителей, свои балансы сценических ритмов, свои расчеты соотношений статики и динамики. «Работает» ли сейчас его система безупречно? Как педагогика — да, наверное. Как постановочная идея — да (и это само по себе изумительно), но с большими перебоями. Спектакль то захватывает зрителя целиком, то отпускает внимание зала. Наверное, отчасти так и должно быть: миф об Атридах нельзя «пробежать», с ним нужно прожить, «примиряя» сценическое действие с собой.

На сцене у Терзопулоса — огромный человеческий механизм, в котором главная роль отведена хору, изменчивой и подвижной субстанции, то податливой и покорной, то страшной в своей «каменной» неподвижности. Наблюдая за метаморфозами хора, его перестроениями и перетеканиями, можно впасть в транс. Откуда неизменно извлекают солисты сюжета, каждому из которых придумана какая-то маркировка — как красный «японский» веер у жеманного, пугливого Эгиста или механический голос судьи у богини Афины, решающей судьбу Ореста. Эсхиловская «Орестея» была и остается не просто рассказом о цепи кровавых событий в одной семье на фоне исторических потрясений, но бесценным свидетельством о рождении демократии и судебной системы. Так что без «политики» она, наверное, невозможна.

Видно, что Теодоросу Терзопулосу ужасно не хочется никаких дешевых «высказываний» на злобу дня. Но и он понимает, что без них сегодня далеко не уедешь, даже в Будапешт. Поэтому к спектаклю буквально «присобачен», учтивее не скажешь, дидактический финал. «Добро пожаловать в новый мир»,— объявляет голос диктора на разных языках, и потом в сценическом эфире вперемешку звучат сообщения о невинных жертвах сегодняшних военных конфликтов и котировках биржевых индексов. Вы еще не поняли, что военные действия и бизнес неразрывно связаны? Тогда трагедия сама придет к вам.

Эсфирь Штейнбок