Внутреннее Марокко и новая волна

В конкурсе Каннского фестиваля пока нет очевидного лидера. О том, как развивается фестивальная интрига,— Андрей Плахов.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Зрителям до этой интриги нет особого дела, они всеми способами, образовав километровые очереди, пробивались на внеконкурсную премьеру последней серии франшизы «Миссия невыполнима» с упорно нестареющим Томом Крузом. Но не меньший восторг вызвал и «Сират» — фильм испанского режиссера галисийских кровей Оливера Лаше. Молодой красавец, несколько лет проживший в Марокко, представил на суд жюри и зрителей кинозрелище из тех, что синефилы называют «отвал башки». Путешествие Луиса, крепкого пожилого мужчины, в поисках пропавшей дочери по марокканской пустыне превращается в бьющий по нервам аттракцион с пиротехникой и одуряющей техно-музыкой. И это же — метафора описанного в Коране духовного перехода душ по мосту, перекинутому над адом в рай. Сират — это и есть название моста, который дано преодолеть далеко не всем. Герой совершает странствие по «внутреннему Марокко», прибившись к своеобразной семье рейверов, живущих в грузовиках и кочующих от одной эйфорической рейв-вечеринки к другой. Они живут на обочине цивилизации, но и маргиналов настигает символический конец света в виде глобальной войны.

«Сират» — попытка создания радикального «авторского кино с деньгами».

Испанские продюсеры делают на такое кино ставку, среди них компания братьев Педро и Агустина Альмодоваров «Эль Десео». Однако, в отличие от Альмодовара, умеющего блюсти меру условности, балансируя на грани трагического и смешного, Лаше беззастенчиво манипулирует зрительскими эмоциями, но во второй половине фильма теряет над ними контроль: нелепый каскад смертей в заминированной пустыне вызывает незапланированный комический эффект.

Один из рейверов признается: он «настолько заторчал, что не в состоянии даже думать».

С этого типа и взятки гладки. Однако трудно поверить, что основательный Луис пускается во все тяжкие, тащится на другой конец страны ради мифического рейва, да еще и в сопровождении сына-подростка и любимого пса. Собаку зовут Пипа; ей по сюжету придется наесться какашек одного из рейверов, употребившего ЛСД, и едва не умереть. За эту роль Пипа вполне заслужила Palm Dog, «Собачью пальму», которая вручается в Канне лучшему четвероногому исполнителю. Может претендовать на награду и актер Хорхе Лопес, не только отменно сыгравший страдания героя, но и реально извалявшийся в грязи и песке. Однако требования фанатов фильма немедленно присудить ему Palm d’Or, «Золотую пальмовую ветвь», жюри стоило бы проигнорировать.

А вот приз за женскую роль возглавляющая жюри Жюльетт Бинош вполне могла бы вручить своей соотечественнице, сыгравшей в фильме Доминика Молля «Досье 137».

Актриса Леа Дрюкер чрезвычайно органично входит в образ служащей полицейского отдела внутренних расследований, преданной своей работе и одновременно ею замордованной.

Ведя дело о злоупотреблениях полиции во время акций «желтых жилетов» в Париже, героиня попадает в клубок противоречий, раздирающих французское общество. Полиция имеет репутацию инструмента насилия правящего класса, и в то же время стражи порядка сами ощущают себя париями: они унижены работой на износ и низкими зарплатами — в то время как богатые бездельники бросаются тысячами евро за ночь в отеле. Жанрово-социальная картина Молля крепко сбита, художественных откровений и претензий не содержит, но песни конкурса не портит.

Если от авторского кино можно получать удовольствие, то с легкой руки французской «новой волны». Ричард Линклейтер предпринял лихой эксперимент, сняв комедийный опус про съемки ключевого фильма той эпохи — «На последнем дыхании» Жан-Люка Годара.

>После «Американской ночи» Франсуа Трюффо «Новая волна» Линклейтера — лучшая комедия в субжанре «кино про кино». Комедия — потому, что в ней много по-настоящему смешного, но столь же много и ностальгического: ведь из культурных героев того прекрасного времени практически никого не осталось в живых, последним ушел Годар, за год до него Бельмондо. Оба, вместе с Джин Сиберг и Жюльетт Греко, Франсуа Трюффо и Клодом Шабролем, Раулем Кутаром и Жоржем де Борегаром, Жаком Деми и Аньес Варда, Эриком Ромером и Жаком Риветтом, Жаном Кокто и Робером Брессоном, Роберто Росселлини и Андре Базеном, появляются в «Новой волне». Играют их почти неизвестные исполнители, практически статисты, и играют не «образы» своих героев, а дружеские шаржи — меткие, остроумные и узнаваемые даже без подписей, которыми режиссер на всякий случай снабдил кадры со своими героями. Даже Обри Дюллен, чертами лица не так уж похожий на Бельмондо, мгновенно схватывает и передает его энергию и неотразимую улыбку. А никому не известный Гийом Марбек, хотя и мягковат для Годара, уловил его характер точнее, чем профессионал Луи Гаррель в той же самой роли, сыгранной недавно в другом фильме. В центре композиции у Линклейтера оказалась Джин Сиберг; это единственная роль, которую играет опытная актриса.

Именно появление Зои Дойч вызвало недовольство критиков-леваков: как могли снять в роли Сиберг, сторонницы «Черных пантер» и Палестины, «сионистку», ведь это позор.

При такой логике актерам перед утверждением на роль скоро придется предъявлять партийный билет. Вопреки шумихе, черно-белая, стилизованная под стиль и формат легендарного французского течения «Новая волна» стала элегантной антитезой большинству фильмов каннского конкурса, страдающих утомительной тяжеловесностью.