концерт классика
В Большом зале консерватории прошел концерт Государственного академического камерного оркестра России, посвященный его 50-летнему юбилею. Дирижировал теперешний руководитель оркестра Константин Орбелян. Главной гостьей юбилейного мероприятия стала польская певица Эва Подлесь — обладательница одного из самых известных контральто мира. Праздничным настроением без особенного успеха старался проникнуться СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Как водится, были поздравления. Много поздравлений, и все по большей части в виде зачитываемых телеграмм, похожих друг на друга, как близкие родственники, которые в повествовательной своей части с утомительной настойчивостью рассказывали одно и то же. Мол, пятьдесят лет назад ваш оркестр был основан великим Рудольфом Баршаем, специально для оркестра в разные годы писали музыку Мечислав Вайнберг, Борис Чайковский, Георгий Свиридов, Дмитрий Шостакович называл оркестр "величайшим камерным оркестром мира" и посвятил ему Четырнадцатую симфонию, ну а с 1991 года вами успешно руководит маэстро Константин Орбелян.
Живьем оркестр и дирижера поздравили только гендиректор Московской филармонии Алексей Шалашов да Михаил Швыдкой, неожиданно появившийся на сцене посреди второго отделения и своим взволнованным экспромтом несколько разогнавший клубы фимиама дежурно-заунывных здравиц. Но не отогнавший легкого ощущения неловкости: все-таки преемственность между Московским камерным оркестром советских времен и нынешним Государственным камерным оркестром (который в обиходе частенько называют просто оркестром Орбеляна) скорее формального свойства, и славное прошлое совсем не обязательно подразумевает автоматическую гарантию столь же величественного настоящего. Многочисленные выступления ГАКОР с Дмитрием Хворостовским, например, свидетельство безусловной успешности, только, увы, не всегда успешности музыкально-исполнительской.
Впрочем, у события была не только протокольно-праздничная сторона: фактически это был сольный концерт Эвы Подлесь, певицы легендарной и всемирно известной. Именно под репертуар ее колоратурного контральто (а это голос без преувеличения редчайший) и была выстроена программа концерта — Россини, Вивальди, Гендель. В первом отделении, после того как оркестр сыграл увертюру к "Вильгельму Теллю" Россини (сонно дотянув ее до знаменитого финала и порядком небрежно исполнив последний), госпожа Подлесь исполнила россиниевскую же кантату "Жанна д`Арк". Слушать ее было тем занятнее, памятуя относительно недавнее исполнение того же произведения американкой Джойс ди Донато: если та создавала трогательный образ экзальтированной юной девушки, то у Эвы Подлесь Орлеанская дева выглядела сущим монументом. Причем в смысле изящества и детальности отделки то был монумент работы явно не Бенвенуто Челлини.
То есть на первых нотах возникло ощущение, что певица находится еще в очень даже завидной вокальной форме: ноты эти были взяты буквально стенобитным голосом неподражаемо густого и низкого тембра, голосом, по сравнению с которым не то что меццо-сопрано, но и мужской контратенор звучит как нежное младенческое "агу-агу". Но вскоре стало ясно, что для фактуры россиниевской кантаты голос слишком уж тяжел и массивен, к тому же звучит порядком устало, неоднородно, с явными проблемами в верхнем регистре. И что самое главное, с сильно ограниченной подвижностью: с колоратурами певица боролась, мучительно помогая себе усилиями буквально всего корпуса.
Прозвучавшие во втором отделении альтовые арии Роланда из "Неистового Роланда" Вивальди и Ринальдо из одноименной оперы Генделя (в обеих партиях Эва Подлесь некогда с достопамятным успехом выступала на известнейших сценах) вроде бы более удобны по тесситуре для певицы. Между ними, правда, затесалась и ария для более легкого меццо (эту знаменитую арию трапезундской принцессы Ирины "Sposa son disprezzata" из оперы "Баязет" торжественно объявили почему-то как арию Баязета, тем самым вложив в уста и так-то несчастливого одноименного султана слова "Я отринутая невеста"). Особенного удобства, однако, не ощущалось. Не в последнюю очередь еще и потому, что Эва Подлесь вставляла в заключительную часть арий (da capo) неимоверное количество без большого вкуса сымпровизированных украшений, которые вдобавок еще и явно давались ей с трудом. Не только сравнительно бравурная "Nel profondo cieco mondo" из "Неистового Роланда", но и прочувствованно-кантиленная "Cara sposa" из "Ринальдо" превращались тем самым в скомканные и сумбурные экзерциции, нимало не напоминающие проворную вокальную легкость, которой славились первые исполнители этих арий — итальянские певцы-кастраты. В завершившей концерт виртуознейшей арии "Or la tromba" все из того же "Ринальдо" сумбурность достигла апогея: рассыпающаяся на мелкие кусочки вокальная линия, расходящийся оркестр, радостно фальшивящие трубы.
Островком хоть какой-то убедительности посреди всего этого выглядел инструментальный эпизод — ре-минорный Кончерто гроссо Генделя #10 из опуса 6. Оркестр сыграл его, наверное, как раз именно так, как его исполняли бы пятьдесят лет назад,— со скорбной замедленностью темпов, академичной патетикой и почти мучительным надрывом. В этом непривычном и старомодном уже исполнении темы генделевского концерта неожиданно звучали порой с той живой пронзительностью, которая нет-нет да и прорвется через треск архивных записей. Эффект небезынтересный, но в контексте юбилейного подведения итогов выглядящий довольно-таки меланхолично.