Сделав несколько хаотичных и, к счастью, завершившихся быстрым отрезвлением попыток спасения производства с помощью массированных денежных накачек, обновленное российское правительство, похоже, осознало: сохраняющаяся на высоком уровне инфляция — главная угроза как для российской экономики, так и для существования самого правительства. Однако пути выхода из инфляции пока не определены. Как полагают эксперты Ъ, скорее всего правительство выберет политику замораживания доходов и цен.
К началу IV квартала прошлого года, после двух периодов постсоциалистической эволюции макроэкономической политики, первый из которых можно условно обозначить как стабилизационный (с января по май 1992 года), а второй — как компромиссный (с июня по сентябрь), достаточно четко обозначился продолжающийся и по сегодняшний день третий период — его можно назвать периодом временного высокоинфляционного равновесия.
Совершенно очевидно, что пребывание экономики на "инфляционном плато" со среднемесячным темпом прироста цен в 25% не может продолжаться бесконечно. Примеры латиноамериканских стран слишком многочисленны и убедительны, чтобы питать иллюзии относительно легкого и безболезненного самозамедления роста цен. Гораздо реальней другая перспектива: ползучее либо резкое скатывание в гиперинфляцию.
Чтобы разобраться в причинах сложившейся сегодня макроэкономической ситуации, попытаться прогнозировать ее дальнейшее развитие и хотя бы приблизительно наметить возможные пути решения наиболее острых проблем, полезно окинуть взором всю недолгую пока что историю либерализационной трансформации России.
Российская траектория постсоциалистического перехода — крупными мазками
Как известно, на начальном этапе реформы приоритет отдавался задаче краткосрочной финансовой стабилизации без каких-либо попыток поддержки внутреннего спроса — как потребительского, так и производственного. Проблемы производства и в целом реального сектора экономики на некоторое время были отодвинуты на второй план и не являлись объектом сколько-нибудь пристального и систематического внимания правительства.
Такая тактика в общем-то достигла поставленных целей: выравнивание бюджета и жесткая (поначалу) денежно-кредитная политика привели к устойчивому снижению ценовой динамики в феврале--мае прошлого года. Однако падение брошенного на произвол судьбы внутреннего спроса к началу лета приняло катастрофические масштабы. В мае спад физического объема производства перешел на новую, гораздо более крутую траекторию: сезонно сглаженная оценка падения производства составила около 7% (см. рис. 1).
Еще глубже "провалился" более точно характеризующий конечные результаты функционирования экономики показатель ВНП. Кроме того, драматический рост взаимных неплатежей предприятий, достигших к середине прошлого года 3/4 ВНП и в существенной мере амортизировавших спад, свидетельствовал о том, что это далеко не предел.
В результате экономическая политика оказалась перед суровым выбором: либо во что бы то ни стало продолжать удерживать денежные и бюджетные тормоза, либо посчитать инфляцию меньшим злом и развернуться лицом к производству, предприняв усилия по быстрому преодолению спада. Развилка эта с точки зрения мирового опыта в принципе не являлась каким-то открытием: с ней так или иначе сталкивались все страны, встававшие на путь кардинальной смены модели экономического развития. Согласно опыту ряда развивающихся стран, успешно нащупавших дорогу к слабоинфляционному восстановлению роста, ключом к успеху являлось использование относительной дешевизны труда для наращивания экспорта, который в итоге и замещал недостаток внутреннего спроса. Наиболее яркими примерами этого феномена, именуемого в мировой практике "экономикой, ведомой экспортом", служат Чили, Турция и Мексика и страны-"драконы". Однако сроки перехода от рецессии к росту даже в этих успешных экономиках были довольно значительными — порядка 10-12 лет.
Длительность и тернистость такого пути обусловлена тем, что участки экспортопригодного производства первоначально довольно малы. В чилийском случае они ограничивались добычей сверхдешевого горнорудного сырья, Турция сделала ставку на резкое наращивание производства и вывоза конкурентоспособной продукции текстильной и легкой промышленности, импульс роста в Мексике прошел со стороны примитивной сборки из импортных деталей несложных готовых изделий и выбрасывания их обратно на внешний рынок.
Расчеты экспертов Ъ (см. общеэкономический обзор в Ъ #1) показали, что в российской экономике по итогам 1992 г. более или менее конкурентоспособным по мировым меркам уровнем издержек обладали лишь нефтегазовая промышленность и черная и цветная металлургия. Безусловно, серьезная подорванность воспроизводственной базы в названных отраслях никак не позволяет рассматривать их в качестве готовых "локомотивов роста", способных вытянуть за собой из болота всю экономику. Для реализации этого сценария требовалась целенаправленная точечная поддержка текущего производства и инвестиционного потенциала этих сникших колоссов, а также недопущение прогрессирующей децентрализации экспорта их продукции.
Однако возобладала иная точка зрения — вместо четкого выбора отраслевых приоритетов поддержки начались фронтальные меры по спасению производства: уровень бюджетных расходов на народное хозяйство, удерживаемый в первом полугодии ниже отметки 10% ВНП, подскочил в июле-августе до 20,6%; централизованные кредитные вливания за один только август приросли более чем на 60% (абсолютный месячный рекорд прошлого года). Как же реагировал реальный сектор экономики на такую "заботу"?
Достаточно беглого взгляда на траекторию динамики промышленного производства (вновь обращаемся к рис. 1), чтобы четко осознать степень размытости связи денежного сектора с реальным. Переход к политике денежных накачек не только не привел к росту выпуска продукции, но, напротив, совпал по времени с самым глубоким августовским провалом физических объемов промышленного производства, составившим 82,5% к уровню декабря 1991 г.
Пролить свет на такую несколько парадоксальную ситуацию позволяет лишь гипотеза о том, что предприятия в условиях резкого ослабления бюджетных ограничений позаботились в первую очередь вовсе не о расширении производства. В качестве наиболее насущной задачи ставилась ускоренная перекачка появившихся средств на потребление. Это, а также успешно проведенная операция по расшивке взаимных неплатежей, обернувшаяся в сентябре быстрым ростом остатков денег на счетах предприятий, привели к созреванию в начале осени очередного инфляционного "навеса", который и обрушился в октябре--ноябре, заставив инфляцию скакнуть на ступеньку 25%-ных среднемесячных темпов прироста. "Спусковым крючком" осеннего инфляционного "выстрела" явился очередной этап либерализации цен на энергоносители.
Тем не менее поздней осенью, примерно в октябре--ноябре, начало складываться впечатление, что переход к новой стадии стабилизации близок. Замедление инфляционной динамики на рубеже 1992-1993 гг., о которых Ъ писал в декабре ("Инфляция, возможно, вскоре пойдет на убыль... Если ее не накроют волны антикризисной программы" — см. Ъ от 7 декабря 1992 года), предсказывалось в связи с наблюдавшимся в сентябре--октябре и прогнозировавшимся нами до конца зимы оздоровление ситуации в бюджетной и денежно-кредитной сферах. Осенний взлет инфляции неожиданно породил как бы второй сеанс шоковой терапии, хотя и менее масштабной. Более или менее отлаженная к концу года налоговая система обеспечила поступление достаточно эффективно привязанных к инфляции косвенных налогов (НДС, акцизы), в то же время бюджетные расходы оказались недоиндексированными по отношению к росту цен. В результате месячные бюджеты в сентябре-октябре были сведены с профицитом. Кроме того, вместе с окончанием уборочной кампании значительно снизился спрос на кредиты, что привело к существенному замедлению темпов расширения централизованного и общего кредитования, а также (хотя и в меньшей степени) денежной массы. Казалось, инфляция вот-вот пойдет на убыль.
Однако развитие событий оказалось гораздо менее прямолинейным. Общая картина ценовой динамики декабря--марта не отражает сколь-нибудь заметного спада инфляционной волны. Точнее было бы говорить об образовании (и сохранении вот уже в течение полугода) своеобразного инфляционного "плато" (с сезонным всплеском в январе и некоторым снижением в марте).
Таким образом, воздействие денежного сектора на инфляцию оказалось вовсе не симметричным. Если отпуск бюджетных и кредитных ограничений, хотя и с определенным запаздыванием, но стопроцентно, приводит к ее ускорению, то попытка повернуть инфляцию вспять с помощью того же набора мер (бюджетных и кредитных) вовсе не обязательно достигает цели. В лучшем случае временно успокаивается динамика цен в наиболее чувствительных к состоянию спроса секторах рынка. Последний вывод подтверждается, в частности, динамикой цен на продовольствие, траектория сглаженных недельных приростов которых характеризуется отчетливой понижательной волной между серединой декабря прошлого года и серединой марта нынешнего.
Почему же ожидания не оправдались? Прежде всего следует сказать о том, что ситуация в бюджетной и денежно-кредитной сферах уже в ноябре и особенно в декабре круто изменилась. Произошел абсолютно неожиданный и ничем не оправданный отпуск бюджетных и денежных рычагов: дефицит консолидированного и федерального бюджетов достиг в декабре рекордных по прошлому году показателей (соответственно 407 млрд и 335 млрд руб.), рефинансовый кредит ЦБ коммерческим банкам вырос за месяц в 1,5 раза. Длительные раздумья по поводу причин такого поворота событий не привели нас к какому-либо вразумительному объяснению. Похоже, собственно экономических пожарных причин не было, а сделала свое дело попросту политическая неразбериха (съезд и смена правительства), всегда и везде ведущая к инфляции.
Немаловажную роль сыграло также общее нарастание инфляционной инерции, выражающееся в консервации и поддержании стабильно высоких инфляционных ожиданий у всех экономических агентов. Если покупатели — будь то люди в магазине или предприятия на оптовом рынке — в основной своей массе считают, что цена на приобретаемый ими товар в будущем будет расти, то они в гораздо меньшей степени склонны торговаться по поводу цены сегодняшней. Такое поведение покупателей, в свою очередь, не оставляют без внимания продавцы, повышая цены, так что инфляционные ожидания покупателей действительно сбываются.
В высшей степени питательной средой для реализации такой схемы служит индексационной механизм, не дающий заработать спросовым ограничениям покупателей.
Индексация: поддержание реальных доходов ценой инфляции
Состояние хронически высокой инфляции предполагает постепенное возникновение и развитие адаптационных механизмов в виде индексации на рынке труда. Компенсационная лихорадка по выравниванию реального уровня пенсий и зарплат начала развертываться еще в процессе ценовой операции апреля 1991 года, резко усилившись к его концу в преддверии либерализации. К осени же прошлого года окончательно сложился законодательно закрепленный механизм индексации минимального уровня пенсий (один раз в квартал со 100%-ным возмещением происшедшего с момента предыдущей корректировки доходов). За ростом минимальной пенсии с двухмесячным лагом следует подтягивание минимальной зарплаты, что практически без запаздываний приводит к всплеску средней зарплаты и привязанных к ней доходов (см. рис. 2).
Любопытно отметить, что совершенствование индексационного механизма принесло более чем скромные плоды в деле защиты реального уровня доходов. Реальная (то есть в сопоставимых ценах) среднемесячная зарплата после шокового падения в январе 1992 г. в течение последующих 14 месяцев держалась на уровне лишь 37-46% от среднего заработка декабря 1991 года (не считая декабрьского (1992 года) всплеска, обусловленного выплатами по итогам года и не имеющего прямого отношения к индексации), а реальный минимум зарплаты — соответственно в пределах 19-55%. Значит, все индексации, как и следовало ожидать при падающем производстве — впустую. Поэтому единственным явным результатом оттачивания индексационных процедур явилось упрочение инфляционной спирали "зарплата--цены", точнее "пенсии--зарплата--цены".
Своеобразной разновидностью индексации на товарных и финансовых рынках являются получающие все более широкое распространение формы привязки сумм контрактов и процентных выплат по депозитам к быстро падающему валютному курсу. В результате и в безналичном обороте сложился аналогичный "колебательный контур", формирующий автономный, т. е. практически не отражающий сдвиги в динамике спроса, канал самоподдержания инфляции.