Накануне открытия своей выставки ЙОКО ОНО ответила на вопросы ИРИНЫ Ъ-КУЛИК.
— Откуда появился главный герой вашей новой выставки — таракан? Стоит ли видеть в нем персонажа "Превращения" Кафки?
— Конечно, я помню рассказ Кафки. Но я думала и просто о тараканах в нью-йоркских квартирах.
— Вы не только делаете выставки, но и продолжаете выпускать музыкальные диски. Кем вы сейчас себя прежде всего считаете — музыкантом или художником. И в каком качестве вы, как вам кажется, успешнее?
— Как я думаю, я и там и там многого достигла.
— Действительно ли рок-музыка и современное искусство в 1960-е годы принадлежали одной культуре, выражали одно и то же восприятие мира? И сохранилась ли эта связь между рок-культурой и современным искусством сегодня?
— Я не чувствую себя шестидесятницей — хотя, конечно, меня вдохновляла столь важная для той эпохи идея свободы. Но мой бэкграунд связан скорее с моими корнями, с азиатской культурой.
— А что сегодня, рок-музыка или современное искусство, осталось более свободным и что стало более коммерциализированным?
— Коммерциализировать можно все что угодно — и многие так и поступают. Точно так же в любой области, будь то искусство или музыка, можно оставаться свободным и сохранять подлинный смысл того, ради чего ты этим занимаешься. Множество людей по-прежнему воспринимают и музыку, и искусство очень серьезно — ХХ век выразил себя и в том и в другом, и оба эти способа выражения остаются важными и в нынешнем веке.
— А кто вам вообще интересен в современном искусстве — среди классиков и художников, работающих сейчас?
— Я люблю всех художников и всех музыкантов. Когда человек решает стать художником или музыкантом, он делает очень серьезную ставку — потому что мало кто в этом мире на самом деле ценит музыкантов и художников, мало кто думает, что это настоящая работа, серьезное занятие. Художников и музыкантов должно быть как можно больше — и тогда вместе мы сможем установить мир во всем мире.
— Даже если в мире будет много плохих художников и плохих музыкантов?
— А что вообще хорошо и что плохо? В мире существует две основные индустрии — индустрия войны и индустрия мира. Те, кто принадлежит к индустрии войны, всегда заранее друг с другом согласны — у них общие интересы: деньги, власть и так далее. Те же, кто принадлежит к индустрии мира, бесконечно спорят о том, что такое хорошо и что такое плохо. Они — идеалисты и перфекционисты, и поэтому им очень сложно договориться друг с другом и наконец объединиться. Именно поэтому я считаю, что очень важно относиться друг к другу великодушно и не критиковать друг друга, а надеяться на то, что, объединив наши усилия, мы сможем добиться большей власти, чем та, которой обладает индустрия войны. Сейчас нужно не критиковать, а любить друг друга.
— До знакомства с Джоном Ленноном вы общались с Джоном Кейджем, Ла Монте Янгом и другими столпами музыкального авангарда. Не казалась ли вам после этого рок-музыка чем-то слишком простым и наивным?
— Любой художник может творить вдохновенно — и не важно, кто на него влиял и что он знает: вдохновить, как известно, может даже упавшее с дерева яблоко. Конечно, Кейдж и Ла Монте Янг — очень важные и известные персоны. Но есть еще множество хороших художников, которых никто не знает. К тому же все известные имена, как правило, мужские. Мы по-прежнему куда меньше помним женщин и их влияние на искусство — даже тех, у которых не было собственных художественных амбиций.
— Прошу прощения, но мне все же хочется задать вам вопрос о Джоне Ленноне. Как вы думаете, если бы он не погиб, чем бы он занимался сейчас — рок-музыкой, политикой, может быть, искусством?
— О, вы не должны извиняться за то, что спрашиваете меня про Джона. Он был моим партнером и, как мне кажется, и сейчас им является, так что я счастлива отвечать на любые вопросы о нем. Он был настоящим "человеком Возрождения", и, наверное, будь он жив сегодня, он по-прежнему бы занимался сразу всем, самыми разными вещами, которые ему нравились. И, я думаю, он был бы в восторге от интернета — просиживал бы там сутками.