Поддержите утописта

Первое мая официально празднуется в России как День весны и труда. В СССР эта дата именовалась Международным днем солидарности трудящихся; праздник долгое время был одним из важнейших в советском официальном календаре и восходил, в свою очередь, к рабочим традициям борьбы за лучшие условия труда, начатой в XIX веке. Иван Тяжлов углубился в историю майских праздников и встретил на ее страницах таких разных, можно сказать, диаметрально противоположных исторических деятелей, как британский утопист Роберт Оуэн и российский самодержец Николай Первый. Они, кстати, тоже друг с другом встречались.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Трижды восемь — Первомай

Первое мая не всегда и не везде было 1 мая. В Австралии, например, День труда празднуется в разные дни весны, в зависимости от штата. В целом традиция восходит к 21 апреля 1856 года — в тот понедельник несколько сотен рабочих города Мельбурн вышли на демонстрацию требовать от властей и работодателей неслыханного по тем временам восьмичасового рабочего дня.

Пример австралийцев воодушевил рабочих во всех странах, где ко второй половине XIX века сложилось промышленное производство. Но в большинстве случаев борьба за восьмичасовой день длилась десятилетиями. Широко известен, например, текст российской, польской и немецкой коммунистки Розы Люксембург, написанный в 1895 году и посвященный как раз разъяснению смысла первомайской борьбы: «Чтобы улучшить свое положение, рабочие должны меньше работать и больше зарабатывать,— констатирует автор очевидное.— Меньшую работу и больший заработок даст нам короткий рабочий день. Короткий рабочий день вернет нам здоровье. Для нас, рабочих, живущих трудами рук своих, силы и здоровье — это все. Утратив их, мы утратим средства к жизни. А наша настоящая работа — 10–12 часов в день — губит наши силы и здоровье».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Борьба за восьмичасовой рабочий день повсеместно сопровождалась забастовками, демонстрациями и столкновениями с полицией. Но в массовом порядке и законодательно страны стали закреплять это требование только после Первой мировой войны — и не без связи с большевистской революцией, которой эта война закончилась для России.

В России 8-часовой рабочий день (и 48-часовая, то есть шестидневная, рабочая неделя) стали одним из революционных завоеваний. Между тем, сама пропорция — правило трех восьмерок (восемь часов работаем, восемь развлекаемся и восемь спим) — была выведена теоретически ровно за 100 лет до Октябрьской революции, в 1817-м. Автором идеи считается британский предприниматель и социалист Роберт Оуэн. А ровно 200 лет назад, весной 1825 года, 54-летний Роберт Оуэн начал один из главных (хотя далеко не первый) практических социальных экспериментов своей жизни.

Мылом и клеем

Оуэн купил земельный участок в 30 тыс. акров на реке Уобаш в штате Индиана, США, и создал там «производительную коммуну “Новая гармония”», в которой, как он надеялся, несколько сот человек из разных социальных групп смогут организовать общежитие и производство на началах равенства и общей собственности, а вернее было бы сказать, упразднения собственности.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Оуэн заказал архитектору Стедману Уайтвеллу специальное здание, в котором должна была располагаться коммуна: строения должны были стоять строгим каре, три из четырех сторон которого занимали бы жилые комнаты из расчета по одной на каждого члена семьи, а четвертую — школа-интернат. Производственные и технические постройки помещались в обширном дворе, а полевые и садовые угодья — по периметру. Это здание должно было стать типовым: Оуэн надеялся, что его проект подхватят по всему миру — но в том, насколько завышены были эти ожидания, может убедиться любой, кто доберется в наши дни до населенного пункта Новая Гармония в штате Индиана с населением 690 человек.

Роскошный утопический архитектурный проект, разумеется, остался только на бумаге, от коммуны же до нас дошли лишь несколько довольно убогих деревянных домов.

«Гармонисты» Оуэна начинали не на пустом месте: до этого там находилось поселение колонистов-лютеран из Вюртемберга. Оно было вполне процветающим, но лютеранам со временем прискучили берега реки Уобаш. И новый владелец ровно 200 лет назад провозгласил, что эта точка станет местом рождения будущей «империи мира и доброй воли»: «Я приехал в эту страну, чтобы установить новый общественный строй, чтобы изменить невежественную и эгоистичную систему на просвещенную систему общественного блага».

К Оуэну присоединились около 900 человек. Делами колонии он управлял вместе со взрослыми сыновьями, и поначалу — пока семейству хватало собственных средств на поддержание проекта — все шло неплохо. С самостоятельными заработками у колонистов не клеилось — хотя клей, наряду с мылом, как раз был одним из двух продуктов местного производства, которых хватало не только на внутренние нужды. Это несколько утлое рыночное предложение приводило к тому, что, вознаграждая работников за их труд, исполнительный комитет колонии распределял между ними средства самого Оуэна. Ни идея полного отказа от собственности, к которой в «Гармонии» пришли в начале 1826 года, ни принятая на общем собрании конституция не помогли исправить ситуацию. Дома и участки «Новой гармонии» начали приходить в упадок.

В мае 1826 года от основной колонии откололись две группы «сепаратистов», недовольных бытовыми ограничениями вроде запрета на распитие пива, а также засильем «аристократов» в органах управления.

Оуэн потратил на «Новую гармонию» более £40 тыс., завещал это владение сыновьям и в 1828 году навсегда уехал из Штатов. «Гармония» превратилась в обычный муниципалитет, а один из сыновей британского мечтателя, Роберт Дейл, в 1840-х годах избирался конгрессменом, затем добился успехов на дипломатической службе и в деле развития американской системы образования.

Есть билет на биржу

После провала «Новой гармонии» Оуэн поставил еще несколько экспериментов — например, в 1832 году попытался открыть в Лондоне «Биржу трудового обмена». Идея была в ограничении посреднической торговли: привезенные на новую биржу товары обменивались на «трудовые билеты», количество которых рассчитывалось исходя из равной платы в шесть пенсов за каждый час вложенного труда.

Поначалу идея вызвала интерес, и билеты Оуэна даже получили некоторое распространение как средство платежа.

Но ажиотаж угас также скоро, как и возник: предприниматели и торговцы стремились пристроить свои товары подороже, а на «Биржу трудового обмена» привозили всякого рода «просрочку».

Банкротство «Биржи» не сломило пожилого идеалиста. В 1833 году он учредил Великий национальный союз профессий — один из первых профсоюзов, в который записалось около полумиллиона рабочих. Но одних сподвижников Оуэна не устраивал его резкий антагонизм по отношению к работодателям, а других — отказ от политических требований к правительству, и союз распался.

Оуэн продолжал заниматься публицистикой, выступать с лекциями в клубах, колледжах и университетах, а также на митингах, пытаясь убедить современников, что у эксплуатации человека человеком есть пределы, а наилучший путь преодоления экономических кризисов — это небольшие коммуны с общей собственностью и непременной школой. Во время одного из выступлений в Ливерпуле осенью 1858 года он почувствовал себя плохо — и через несколько дней умер на 88-м году жизни в своем родном городе Ньютауне.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Нити судьбы

Несмотря на громкие провалы во второй половине жизни, Роберт Маркус Оуэн не был неудачником — скорее, это был всемирно известный предприниматель, взгляды которого оказали заметное влияние на общественно-политическую жизнь его времени — да и на последующие эпохи.

Оуэн не получил систематического образования. Он родился в 1771 году в валлийском захолустье — в Ньютауне и сейчас едва насчитывается 11 тыс. жителей. Отец, владелец небольшого магазина, отдал Роберта в школу, и там он, по-видимому, показал выдающиеся способности — учитель сделал семилетнего паренька своим помощником. В десять лет Роберт Оуэн отправился в самостоятельное жизненное путешествие: сначала работал учеником и приказчиком в лавках Стэмфорда и Манчестера, затем перешел на прядильное производство, где широко применялись все более совершенные станки.

Одолжив денег у близких родственников, юный Оуэн вложил их в небольшую прядильную мастерскую, в которой работал сам с несколькими рабочими. Параллельно он жадно учился самым разным вещам — от химии до законов, регламентирующих наемный труд на фабриках. Эти законы, писавшиеся в то время исключительно в интересах владельцев производства, бурно обсуждались в манчестерских клубах, где Оуэну несколько раз доводилось выступать с докладами. При этом гражданский активизм не отвлекал его от бизнеса: в 20 лет Роберт стал сначала управляющим, а затем и партнером владельца большой хлопковой мануфактуры. Вскоре успешный молодой человек встретил любовь всей своей жизни — Энн Кэролайн Дейл, дочь текстильного фабриканта из Шотландии.

Лучшее — детям

Фабрика тестя и стала для Оуэна первой экспериментальной площадкой. Она находилась в Нью-Ланарке — деревне на реке Клайд в 40 км юго-восточнее Глазго. Тесть Оуэна, Дэвид Дейл, выбрал это место в 1786 году для строительства производства, которое проектировал вместе с выдающимся инженером Ричардом Аркрайтом. Прядильные и ткацкие машины приводились в действие энергией водяной мельницы. Дейл строил цеха и дома для рабочих так, чтобы они отвечали последнему слову техники. А в 1799 году к нему присоединился воодушевленный гуманистическими идеями зять.

Фабрика в Нью-Ланарке работала до 1968 года и после закрытия едва не была снесена, однако теперь это музей и один из шотландских объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО. Живет сейчас в Нью-Ланарке около 200 человек — главным образом они обслуживают туристов. Во времена Оуэна, на рубеже XVIII и XIX столетий, рабочих на предприятии было около 2000 человек. Около трети из них составляли дети, самым маленьким было пять: в этот период работа на фабриках для городских, да и для деревенских детей такого возраста была делом обычным; никаких норм, ограничивающих эксплуатацию труда, еще не существовало — но наиболее сознательные фабриканты, к числу которых относился и Дэвид Дейл, устанавливали их сами. В Нью-Ланарке, когда туда приехал Оуэн, рабочий день длился 13 часов с перерывами на завтрак и обед.

Десятилетие ушло на то, чтобы уговорить владельцев сократить рабочее время сначала до 12, а затем и до 10 часов.

Оуэн также взялся за ряд проектов, которые в конечном итоге улучшили условия труда и производительность фабрики. Жилища для рабочих отремонтировали и перестроили, частные лавки в поселке закрыли и перевели торговлю в фабричный магазин, в котором владельцы следили за ценами. Была открыта касса взаимопомощи; для больных и увечных установили пособия, для пожилых — пенсии. Параллельно владельцы боролись с пьянством, а для детей построили школу. В 1806 году Соединенные Штаты на некоторое время запретили ввоз британского текстиля; фабрика в Нью-Ланарке была одной из многих, которым пришлось остановиться — но Оуэн не стал никого увольнять и продолжал платить рабочим жалование до перезапуска.

Дела у фабрики шли неплохо, но совладельцы и партнеры Оуэна считали, что его социальная программа обходится слишком дорого. В конце 1813 года Оуэн нашел нескольких новых партнеров и с их помощью выкупил фабрику, объявив, что намерен поставить на ней «эксперимент по достижению счастья для человеческого рода».

На мир в целом и европейскую социальную систему Оуэн смотрел довольно критически: «Она не поощряет добро; сами ее так называемые добродетели на самом деле грандиозные пороки. Ее благотворительность — массовые проявления несправедливости и обмана. Ее образование призвано закрепить непросвещенность ума, по возможности, навсегда... При нынешнем строе праздные, бесполезные и порочные правят населением мира, между тем как полезные обществу и истинно добродетельные, насколько эта система вообще позволяет людям быть добродетельными, подавлены и деградируют».

Это высказывание могло бы украсить любую современную соцсеть. Но Роберт Оуэн был готов не только ждать «лайков» (его фабрика в Нью-Ланарке стала популярным местом, а сам он — едва ли не звездой светских салонов), но и менять окружающую реальность. Прежде всего, он сформулировал и попытался реализовать ряд педагогических принципов, которые сейчас образуют фундамент глобальной системы образования, а тогда казались новшеством. В 1813 году Оуэн опубликовал книгу «Новый взгляд на общество, или Записки о принципах формирования человеческого характера». В ней он пришел к выводу о важности воспитания с детства: «Человек по своей природе добр и может быть натренирован, обучен и окружен с детства такой средой, что все люди в конечном итоге … должны стать сплоченными, добрыми, мудрыми, богатыми и счастливыми».

Оуэн не смог стать членом Палаты общин, но представил парламентской комиссии законопроект, включавший требования запрета нанимать детей младше 10 лет, 10-часового рабочего дня для рабочих до 18 лет, обязательного учреждения школ и регулярных правительственных инспекций для проверки соблюдения этих мер. Проект Оуэна не прошел, но повлиял на процессы реформ: в 1819 году минимальный возраст найма на фабрики в Англии ограничили 9 годами, детям до 16 лет установили 12-часовой рабочий день. Инспекции на производствах появились значительно позже, но еще при жизни Оуэна — в 1833-м.

В Нью-Ланарке он запретил брать на работу детей младше десяти лет (не факт, что этим он принес много добра их семьям, посылавшим детей работать не от хорошей жизни, и им самим, до поры закрыв для них двери предприятия, где старались обеспечить хотя бы минимум социальных гарантий). Для тех детей, которые все же работали, ввели более длительные перерывы, запретили физически их наказывать и, наконец, разработали поистине лицейскую школьную программу, включавшую танцы, музыку и естественную историю. Учебу старались совместить не только с работой, но и с досугом; для младших детей рабочих, которым пока рано было учиться, открыли что-то вроде детского сада.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Встреча на Клайде

В течение нескольких лет школа в Нью-Ланарке (около 200 учеников и 12 учителей) по праву считалась одной из наиболее передовых в Европе. Поток визитеров не иссякал. Среди них были и высокопоставленные иностранные особы — например, туда приезжал великий князь Николай Павлович, будущий император Николай I.

В Англию Николай отправился в год своего 20-летия, в сентябре 1816 года, и провел там несколько месяцев. Российский престол занимал в это время старший брат Николая, царь Александр I, находившийся в зените славы, как один из победителей Наполеона и архитектор послевоенного европейского порядка. Николая в 1816 году не рассматривали как наследника: у него был еще один старший брат, Константин, который, вероятно, уже подумывал об отречении, но пока ни с кем его не обсуждал. В 1816 году Николай стал шефом конно-егерского полка и канцлером Университета Або в Финляндии; на следующий год ему предстояло сочетаться браком с принцессой Шарлоттой Прусской, будущей императрицей Александрой Федоровной.

Биограф Николая I историк Николай Шильдер пишет, что по поводу заморской поездки при дворе «существовало некоторое опасение, как бы великий князь не слишком увлекся свободными учреждениями Англии и не поставил их в прямую связь с видом несомненного благосостояния ее». Министру иностранных дел графу Карлу Нессельроде поручили даже составить подробный меморандум, чем и почему великий князь не должен обольщаться в Англии.

Впрочем, Николай, который почти всем своим английским собеседникам нравился уверенной, но скромной манерой держаться, уже был сформировавшимся консерватором.

«Если бы к нашему несчастью какой-нибудь злой гений перенес к нам эти клубы и митинги, делающие более шума, чем дела, то я просил бы Бога повторить чудо смешения языков, или, еще лучше, лишить дара слова всех тех, которые делают из него такое употребление»,— говорил он.

Во время экскурсии в Эдинбург и окрестности Николай побывал у Оуэна в Нью-Ланарке, вежливо и даже искренне восхищался школой и прочими социальными учреждениями, а также коммерческими успехами фабрики. Но их разговор, при полном техническом взаимном понимании, был, похоже, разговором на разных языках. Николай блеснул знаниями по проблеме перенаселения — всего через несколько десятилетий с ними столкнутся и центральные российские губернии, и предложил Оуэну переехать в Россию с парой миллионов британцев: мол, и жить есть где, и работы хватит на всех. Стихийный социалист Оуэн вежливо отказал великому князю Николаю, в будущем — одному из самых консервативных руководителей российского государства.

Иван Тяжлов