премьера оратория
VII открытый фестиваль искусств "Черешневый лес", организованный Bosco di Ciliegi в партнерстве с "Билайн", представил один из главных своих проектов — возвращение русским зрителям "Персефоны" Игоря Стравинского. АЛЛЕ Ъ-ШЕНДЕРОВОЙ показалось, что Кирилл Серебренников сделал все, чтобы отвлечь внимание публики от музыки в исполнении Национального филармонического оркестра России, которым дирижировал австриец Ион Марин.
Ораторию-балет "Персефона" Игорь Стравинский написал в 1934 году по заказу Иды Рубинштейн. Стареющая прима хотела выступить как чтица и успешно добилась своего — "Персефона" шла в Париже несколько сезонов и вошла в разряд легенд. С тех пор "Персефона" ставилась в основном в концертном исполнении, без балетной части, а в главной партии выступали только крупные актрисы. Партию Персефоны Сати Спиваковой, актрисе, телеведущей и жене знаменитого дирижера, предложил семь лет назад французский критик Антуан Мийо, полагавший, что ее голос очень подходит для этой оратории. Критик умер, замысел не реализовался, однако госпожу Спивакову он не оставлял. Однажды она дала запись "Персефоны" режиссеру Кириллу Серебренникову.
Пораженный мощью музыки, режиссер, уже ставивший одну ораторию — "Жанну д`Арк на костре" Онеггера с Фанни Ардан в главной роли на фестивале Владимира Спивакова,— дал свое согласие. Трудно сказать, по каким причинам, но в итоге вышел некий парадокс: режиссер настолько увлекся музыкой, что сделал все, чтобы отвлечь от нее публику.
Музыкальная часть увязана с драматической как изображение и звук в кино: Хор (сводный хор Академии хорового искусства под руководством Виктора Попова) озвучивает многочисленных персонажей, снующих по сцене. Сама за себя здесь говорит только Персефона — Сати Спивакова, а поет лишь Эвмолп — мифический жрец богини Деметры, партию которого исполняет солист Большого Марат Гали.
По актерскому счету Сати Спивакова — не самое сильное место композиции, но выглядит она красиво, ее надменный взгляд и низковатый голос, по-французски произносящий строки либретто Андре Жида,— все работает на замысел. Украденная царем Аидом у своей матери Деметры, обреченная то царить в мире теней, то возвращаться к земной жизни, Персефона, по Серебренникову, оказывается всем чужой: и жителям подземного царства, которое здесь напоминает богадельню, где чистенькие старушки хлебают супчик из алюминиевых мисок, и жителям Земли — пестрой стайке современных нимфеток. Буквально воплотив на сцене мысль о том, что материнский дом — это некая теплица, сценограф Николай Симонов поставил в глубине сцены полиэтиленовый парник, в котором резвятся девчушки, вовлекая в свои игры "чужачку" Персефону. Идиллию нарушает культурист Меркурий, стягивающий треники и показывающий девушкам небольшой стриптиз. Воспользовавшись замешательством, он уволакивает Персефону в царство смерти...
Все это поставлено с присущей господину Серебренникову легкостью и остроумием. По сцене время от времени прохаживается Харон — бородатый старик-садовод в семейных трусах и с садовой тачкой. В нужный момент он накрывает недвижную Персефону черным покрывалом. И земные, и загробные эпизоды здесь напоминают танцы на празднике урожая. Сцена, в которой Меркурий потчует Персефону гранатовыми зернами (символ супружеской верности; отведав их, она не сможет надолго покинуть царство Аида), превращается в настоящую победу над авитаминозом. Жители Земли и обитатели Аида — все усаживаются за деревянный стол, усердно добывая гранатовый сок с помощью механических соковыжималок.
Соком не только поят бледную, отвыкшую от земной жизни Персефону, но и поливают белую скатерть. Плодородие, которое богиня Деметра обещала вернуть земле только после возвращения Персефоны, воплощено буквально: скатерть вдруг вспучивается и, вспоротая рукой Персефоны, "рожает" обнаженную женщину, залитую красным соком. Та исполняет ритуальный танец (хореограф Михаил Мишин) и все норовит рассечь свои чресла серпом. К слову, сверкающая сталью соковыжималка, обильно льющаяся "кровь" и ребенок, неизвестно зачем посаженный в тачку Харона, взяты напрокат из "Человека-подушки" — триллера по пьесе Мартина Макдонаха, недавно выпущенного господином Серебренниковым в МХТ имени Чехова. В "Персефоне" они усиливают атмосферу причудливого сна, символы которого хочется разгадывать, как кроссворд.
Но тут-то и кроется главный подвох. Насмотревшись, как бритоголовые качки (слуги просцениума) в очередной раз рвут серпами полиэтиленовый парник — девическую обитель героини и символ ее невинности, а сама она, превозмогая отвращение, ухаживает в Аиде за старушками, случайно переводишь глаза на хористов и на оркестр, посаженный прямо в партере. Завораживаешься их прекрасным исполнением. И начинаешь, наконец, просто наслаждаться музыкой. Ан глядь, она уже и кончилась.