Символ вечности

Часы — это предмет функциональный. С этим утверждением, кажется, не поспорит никто. Кроме кинематографистов. В мировом кино часы, как правило, играют мрачные и символические роли. Даже если притворяются бездушным предметом, частью комического инструментария. Михаил Трофименков провел часовое кинорасследование.

Вот, например, возвращается домой загулявший Чарли в чаплинской короткометражке "Час пополуночи" (One After Midnight, 1916). В тяжелой борьбе одерживает верх над дверью, вертящимся столиком, не желающей стоять смирно кроватью, ставящим подножки ковром. Один из самых опасных противников пьянчужки — напольные часы, чей маятник, как нож гильотины, грозится снести ему голову. Казалось бы, просто-напросто виртуозный комический моноспектакль, отработанный Чаплином еще на сцене лондонского кабаре. Но маятник, несущий смерть, немедленно вызывает ассоциации с одним из самых мрачных произведений мировой литературы — неоднократно экранизировавшейся новеллой Эдгара По "Колодец и маятник", где маятник в инквизиционном узилище превращался в орудие пытки и казни.

Часы, кстати, оказываются и одним из самых суровых препятствий, которые приходится преодолеть герою Гарольда Ллойда ("Наконец в безопасности"; Safety Last, 1925), карабкающемуся по фасаду небоскреба. Этот эпизод — метафора не только актерского амплуа Ллойда, вечно мчащегося куда-то, но и человеческого удела, обреченной борьбы со временем.

Или возьмем беззаботнейший фильм о далматинцах (102 Dalmatians, 2000) Кевина Лима. Злодейку Круэллу пытаются вылечить от порочного пристрастия к пятнистым шубкам из собачьих шкур. И лечение идет успешно, Круэлла уже почти добрая. Но тут за окном врачебного кабинета раздается звон Биг-Бена, который выводит ее из целебного гипнотического состояния и снова делает прежней стервой. Забавный, кстати, парафраз учения Ивана Павлова о третьей сигнальной системе, выработанного в процессе опытов над собачками. Только академик воздействовал на собак звоном колокольчика, а не Биг-Бена. Противоположных примеров, чтобы бой часов в мгновение ока делал кого-либо желтым и пушистым, в кино не найти. Разве что циферблат из "Карнавальной ночи" (1956) Эльдара Рязанова, отмеряющий под песенку Людмилы Гурченко те самые "пять минут", за которые успеют до наступления Нового года "помириться те, кто в ссоре". Но это чистый большевизм с человеческим лицом, прискорбная уверенность, что силы природы и "априорные категории сознания" могут прислушиваться к людским пожеланиям.

Часы, в отличие от иных механизмов,— вещь в себе: повреждение не просто лишает их возможности отмерять время, но превращает в нечто непостижимое и угрожающее, в сюрреалистический объект. Вспоминаются мягкие часы Сальвадора Дали. Но и кино породило несколько жутких часов-мутантов.

"...Я проходил мимо мастерской часовщика, избравшего своей вывеской большие уличные часы, всегда показывающие точное время. Под часами висело изображение пары гигантских глаз, неотступно следовавших за прохожими из-за стекол столь же гигантских очков". "...Сегодня у часов не было стрелок. Циферблат зиял пустотой, а глаза кто-то разбил... Я инстинктивно полез в карман, чтобы узнать, который час, но обнаружил, что мои испытанные старые золотые часы тоже лишились стрелок. Я поднес их к уху, но услышал только, как бьется мое сердце. Оно стучало очень часто и с перебоями. И ни с чем не сравнимое ощущение безумия охватило меня". Всего-то исчезновение стрелок с циферблата повергает в безумие героя шедевра Ингмара Бергмана "Земляничная поляна" (Smultronstallet, 1957) профессора Борга, которому приснился внезапно опустевший родной город. Сломаны часы, а рана в сердце.

А в начале "Своего среди чужих, чужого среди своих" (1974) Никиты Михалкова обезумевшие часы бьют 20, 30, 40 раз. И били бы еще и еще, если бы не запустил в них канцелярской папкой красный боец-кавалерист. Этот бесконечный бой издевательски напоминает ему, что кончилось вольное революционное время, что никакой он теперь не боец, а винтик, жалкий чиновник, пленник часов. Чуть позже, в виртуозной сцене нападения на поезд, мелькнут на экране разбитые пулей часы. На языке кино это означает смерть.

Впрочем, и вполне исправные часы могут принести беду. Так, для международного альманаха "На 10 минут старше" (2001) Вернер Херцог снял документальную новеллу о племени, лишь недавно обнаруженном в джунглях Амазонии. "Дикари" не имели представления о времени, тем более о часах. Когда же их научили этой "априорной категории", аборигены стали один за другим гаснуть и умирать без видимых на то причин.

Главная, пожалуй, функция, которую выполняют часы в кино, прямо противоположна их бытовому назначению. Очень часто они отмеряют не линейное время, устремленное в будущее, а время, словно обращенное вспять, истекающее, возвращающее в состояние небытия. Таймер безжалостно отсчитывает минуты и секунды, оставшиеся до взрыва заложенной террористами бомбы — возможно, что и атомной. Или минуты, оставшиеся до того, как будет казнен невиновный. Как правило, киносаперы успевают в последнее мгновение обезвредить фугас, а киножурналисты, все в пене, вбегают в помещение, где установлен электрический стул, размахивая губернаторским указом о помиловании. Кинематограф может позволить себе такие хеппи-энды. По той простой причине, что обратный отсчет времени, о чем сейчас мало кто помнит, придумал именно кинорежиссер — гений немецкого экспрессионизма Фриц Ланг для фильма "Женщина на Луне" (Frau in Mond, 1929). А уже потом его находку переняли ученые-ракетчики.

Кто владеет главными часами в мире, тот владеет и миром. В них словно спрятана смерть Кащея. Уверенность Сталина в том, что Кремль — пуп земли, на экране воплощалась в изображение часов на Спасской башне, по которым сверяло время все прогрессивное человечество. В нуаре Джона Фарроу "Большие часы" (The Big Clock, 1948) огромные часы в форме глобуса, указывающие время в любом из часовых поясов, символизировали, напротив, капиталистическое безумие. Глядя на них, газетный магнат, мегаломан и убийца, убеждался, что ему подвластен весь мир. Недаром пришельцы в фильме Тима Бартона "Марс атакует!" (Mars Attacks, 1996) первым делом взрывают Биг-Бен. Недаром битники из "Беспечного ездока" (Easy Rider, 1969) Денниса Хоппера, отправляясь в психоделическую одиссею по Америке, первым делом снимали с руки и выбрасывали часы. Так что и эпизод с фамильными часами, которые в "Криминальном чтиве (Pulp Fiction, 1994) Квентина Тарантино годами прятал в заднем проходе пленный американский офицер в северовьетнамском лагере,— не просто глумливая шутка, а вполне серьезная заявка режиссера на борьбу с самим Временем, которое он умеет так виртуозно шинковать на экране.