премьера театр
В рамках VII открытого фестиваля искусств "Черешневый лес", организованного Bosco di Ciliegi в партнерстве с "Билайном", на Другой сцене театра "Современник" играют премьеру спектакля "Локомотив", придуманного и поставленного знаменитым грузинским писателем, художником и режиссером Резо Габриадзе. И знаменитым сентименталистом, добавляет, посмотрев спектакль, РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
У спектакля три названия. На программке написано "Эрмон и Рамона" с подзаголовком "А если локомотивы встречаются", который, в свою очередь, на сводной афише "Черешневого леса" стоял в качестве основного названия. Молва утверждает, что оба этих заголовка — плод творческой активности руководителей фестиваля, а сам Резо Габриадзе настаивает на том, что спектакль должен называться "Локомотив". Еще молва донесла, что времени не хватало и что в вечер премьеры был фактически второй прогон. Хочется верить, что работа не только над названием спектакля, но и над ним самим действительно еще продолжается, что это еще не окончательный продукт — и не из доверия к слухам, а потому, что тогда легче примириться с тягостностью действа, представленного известным мастером.
Как и было сказано в анонсах, новая постановка Тбилисского театра под руководством Резо Габриадзе — о любви паровозов, а еще шпал, камней, придорожных столбов... За это он в программке даже объявлен "глубоко христианским художником". Вообще-то, с точки зрения христианства, признающего наличие души только в человеке, спектакль господина Габриадзе не что иное, как ересь. У него одушевленными, живыми, разговаривающими и страдающими персонажами становятся не только обычные люди — милиционер, путевые обходчики, артисты цирка, не только звери — курица и свинья, но даже фонарный столб, шпалы и паровозы. Получается такой вот своеобразный пантеизм индустриальной эпохи.
Действие "Локомотива" происходит в далеком послевоенном году на маленькой железнодорожной станции в Грузии. Эрмон и Рамона — железнодорожные Ромео и Джульетта, которые, наверное, хотели стать железнодорожными Филемоном и Бавкидой. Это любящие друг друга локомотив-женщина и локомотив-мужчина. Но она — паровозка маневровая, местного значения. А он тянет поезда, видимо, на необъятных просторах Советского Союза. И чтобы им встретиться, должен он, нарушая правила и законы, лететь к любимой за тысячи километров, что в конце концов приводит его к смерти.
Кукловоды по очереди выкатывают на сцену подвижные столики, на которых разыгрывается очередная сценка. Путеобходчики рассказывают друг другу о том, как любят друг друга шпалы. Курица и свинья, гуляя по железнодорожному полотну, читают брошенную на рельсы газету, причем особенно волнуют домашних животных статистические показатели советского животноводства. Фонарный столб оказывается не то певицей, не то танцовщицей — как может утешает он(а) в разлуке бедную Рамону. На станцию приезжает опаздывающая куда-то труппа цирка-шапито — куда же без циркачей, верных спутников и проводников светлой печали, которой, конечно же, вдохновлялся Резо Габриадзе.
В спектакле немало эпизодов, которые, казалось бы, должны быть невероятно трогательными и лиричными. Свадьба двух влюбленных паровозов — один из них в длинной невестиной фате. Или "проезд" одинокой локомотивши по цирковому канату — игрушечный паровоз скользит по веревочке, а кукловод балансирует при этом зонтиком и дамской сумочкой. Полет цирковой актрисы через сцену в застывшем шпагате. Не только образы, но и слова должны трогать — про первый поцелуй мальчика (то есть маленького Резо) и девочки в клубах дымах, про то, что клоуны и паровозы обречены, и, наконец, про мертвую птичку. Весь текст записан на пленку, поэтому сами кукловоды хранят в течение спектакля абсолютное молчание, зато фонограмма разговаривает голосами любимых артистов — покойного Кирилла Лаврова, Никиты Михалкова, Алексея Петренко, Ирины Соколовой, Александра Баргмана и др.
Разумеется, каждый режиссер вправе сам выбирать степень сентиментальности своих сценических созданий. В "Локомотиве", на мой вкус, она зашкаливает в область, на панелях управления обычно обозначаемую красным цветом — недопустимый диапазон. Это особенно лезет в глаза и в уши еще и потому, что сама театральная ткань представления соткана (пока и в отличие от предыдущих спектаклей Резо Габриадзе) весьма небрежно. Возможно, кому-то покажется, что причудливые фантазии и ностальгические литературные пассажи так действенны сами по себе, что больше ничего от спектакля и не требуется. Но настоящий театр, даже если это и кажется несправедливым, из одного только доброго чувства не вырастает. Таков проверенный и немилосердный закон этого дела. Поэтому в "Локомотиве" и мудрость кажется какой-то вымученной, не совсем искренней, и почти блаженная любовь ко всему сущему какой-то деланной, даже, страшно сказать, лукавой.