графика
В киевской "Я-галерее" проект "Авторские книги" из эпопеи UtopiA представил один из самых известных украинских графиков харьковчанин Павел Маков. Художник снова попробовал восстановить на бумаге собственную юность и все, что его окружало в то время, превратив это в бесконечный орнамент.
Среди современных украинских художников Павел Маков — едва ли не самый востребованный за пределами родной страны. Его работы хранятся в Третьяковской галерее, в британских и американских музейных собраниях, без упоминания его имени последние лет десять не обходится ни один серьезный обзор современного искусства. На Украине, правда, достойных толкователей у художника пока мало: смысл его эпопеи UtopiA с трудом поддается расшифровке даже теми, кто следит за работами автора не первый год.
По замыслу UtopiA напоминает грандиозный средневековый компендиум — универсальное собрание текстов (в случае Павла Макова гравюр), способных в идеале описать весь мир. Число работ, входящих в эпопею, на сегодня перевалило за две сотни — все, что было создано автором за два с лишним десятилетия, от студенческих курсовых проектов до композиций последнего года. В названиях отдельных циклов эпопеи чаще других мелькает слово "сад" (кроме "Садов первой и второй кампаний" имеются еще "Ботанический сад" и персональные "Сады" друзей художника). И это не удивительно: сад с тщательно продуманной планировкой дорожек и рядов представляет собой идеальную модель гармонии. Той самой гармонии, которую автор ищет, как древние мечтатели свою утопию, потому что упорядоченность, победа над разрушительной силой забвения и составляет главную цель Павла Макова.
Автор экспозиции не придумывает сюжеты (которых у него в общепринятом значении слова почти нет), не совершенствует гравировальную технику, не подбирает фон — он просто так живет. Хранит школьные тетради, институтские конспекты, записные книжки десятилетней давности, страницы чужих диссертаций, справки из ЖЭКа, упаковки от таблеток. Это и есть материал его "Авторских книг" — грунт, в который художник высаживает сады своих утопий. Но на превращении подробностей собственной жизни в артефакт художник вовсе не намерен остановиться. После упорядочения частной биографии следующий шаг к воплощению утопии — спасение обжитого пространства от разрушения. Харьковских площадей, зданий или улиц на гравюрах автора посетитель не найдет — Павел Маков предпочитает наносить на бумагу планы исчезающего города (любая из страниц его "книг" могла бы сойти за план райского сада, какой по памяти вычерчивали бы после изгнания Адам и Ева). Единственное, что остается сегодня художнику-архивисту,— удерживать на листе облик прежнего города, любовно вычерчивать несуществующие в реальном пространстве маршруты юности, планировку улиц, адреса друзей.
А еще Павел Маков пытается осуществить самое сложное — не дать рассыпаться в памяти именам и лицам не только своих близких, но и всех, с кем доводилось встретиться даже случайно, в идеале — всех людей вообще. Это не клочки собственной биографии и даже не детали городского пейзажа: ничтожность своих сил рядом с такой грандиозной задачей автор осознает вполне отчетливо. И совершает шаг, к которому прибегали древние плакальщицы и шаманы: то, что нельзя восстановить, нужно десятки раз назвать или изобразить, заклясть повторами, обладающими собственной магической энергетикой. От этих ритуальных практик у Павла Макова бесконечные повторы силуэтов, подбородков, носов, кочующие с гравюры на гравюру, от цикла к циклу. Многократное повторение элемента или фигуры превращает в конце концов композицию в орнамент — поле без начала и конца, на котором все страсти улеглись, стихии укрощены, восточная созерцательность торжествует, наконец, над западной бесплодной деловитостью.
У эпопеи Павла Макова, как у орнамента, нет конца. Впечатление такое, что структура перехитрила себя саму, оставив автора-мудреца перед чистой гравировальной доской, на которую еще предстоит нанести контуры будущего сада. Где для силуэта каждого нового знакомого, даже случайного посетителя выставки, тоже найдется место.