гастроли театр
В Санкт-Петербурге проходит фестиваль "Балканское театральное пространство". Перепало и Москве: по пути на родину Национальный театр имени Ивана Вазова сыграл на сцене МХТ имени Чехова спектакль "Изгнанники" в постановке много работающего и в России режиссера Александра Морфова. С классикой братского народа знакомился РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Спектакль этот не мог быть проходным, все-таки поставлено произведение главного национального классика в главном театре Болгарии, носящем его имя, да и открывшемся к тому же больше ста лет назад спектаклем по этому же произведению Ивана Вазова. В общем, это как если бы в МХТ поставили вдруг сегодня "Царя Федора Иоанновича". Хотя и не совсем так: А. К. Толстой, как ни крути, сегодня не наше все.
Но национальная классика есть национальная классика. Поэтому делиться возникшим на спектакле впечатлением, что пьеса Ивана Вазова, скорее всего, не представляет всемирно-исторической ценности, смысла не имеет. В России Иваном Вазовым, чего греха таить, не зачитываются, и зал МХТ имени Чехова, театра-побратима, на единственном представлении болгарского спектакля был не переполнен. А жаль. Поминают Россию на сцене не раз и с огромным, редким в сегодняшнем мире воодушевлением.
Контекст его, впрочем, заставляет скорее поежиться, чем возгордиться. Дело происходит в позапрошлом веке в румынском городке недалеко от болгарской границы, где живут сбежавшие от дышащего на ладан, но все-таки еще не окончившегося турецкого ига болгары. И вот, грезя о будущем освобождении своей родины, а заодно и о переустройстве всего мира, эти беженцы мечтают и том, что когда-нибудь полыхнет восстание в великой и так уважаемой ими далекой России.
Полыхнуло, тут уж не извольте сомневаться. Да и мечта о свободе Болгарии тоже осуществилась. Но вообще-то на патриотические лозунги, выкрики и потуги изгнанников театр смотрит с изрядной долей иронии. Слова "свобода" и "смерть", мелом крупно начертанные на темной стене позади актеров (и дополненные, в частности, современной надписью "fuck the sultan"), может быть, и определяют высокую цель, но не меняют образ жизни героев. Большую часть действия спектакля высокие помыслы просто разбиваются о насущные обстоятельства жизни. Люди все они маленькие, просто попали в такие условия, когда геройствовать и хочется вроде бы, но и колется тоже.
Самой говорящей у Александра Морфова оказывается финальная мизансцена: посреди сцены на платформе сгрудились, точно ожившая скульптурная группа, якобы едущие на смерть за родину мужчины. Флаг, ружья, огонь в глазах — да только платформа так и не двинется, пока не закроется занавес.
"Это спектакль о самом важном в жизни современного человека — о свободе",— говорит Александр Морфов. Не подвергая сомнению озабоченность режиссера этой базовой ценностью, стоит вспомнить, что во всех своих лучших спектаклях господин Морфов исследует человека не социального, но играющего. Поэтому самыми удачными в его спектакле оказываются сцены, связанные с театральным представлением: изгнанники решают устроить любительский спектакль, чтобы собрать денег на наемное убийство султана. Конечно, все оборачивается фарсом, и выручка будут пропита в ближайшем кабачке. Но сцены этого вставного любительского спектакля лучшие в спектакле Александра Морфова, крепко поставленном и хорошо сыгранном очень, к слову сказать, сильными актерами Национального театра из Софии.
Так вот этот спектакль в спектакле и оказывается для героев прорывом в настоящую свободу: разъезжаются угрюмые стены убежища, и на пустой сцене можно дурачиться всерьез. Когда героиня, влюбленная одного из мужчин, идет после театральной битвы в глубь сцены, софиты вдруг уезжают вверх, слышно карканье ворон, и поле театральной сечи мгновенно превращается в поле битвы, усеянное телами погибших. Нет, конечно, они потом все встают, и нелепая круговерть продолжается. Но момент театральной истины уже позади — тот самый, в который вдруг не разумом, но чувством понимаешь, что выбор между театром и всей прочей жизнью становится иногда более насущным, чем между свободой и смертью.