Режимный субъект

"Мюнхгаузен" (Munchhausen, 1943)

Хорошо физикам или математикам: они точно знают, какие законы кем и когда были сформулированы, какие теоремы нуждаются в доказательствах, а какие уже доказаны. В их области знаний немыслимо предположить, что в Германии 1940-х жил ученый, который что-то открыл, а потом по идеологическим причинам закон его имени аннулировали. То ли дело кино. Все, кто учил его историю, знают, что к 25-летию студии УФА доктор Геббельс приказал снять суперфильм, который утер бы нос англо-саксонским "плутократам". Причем речь шла не о пропаганде, а о чистом искусстве, о лучшей в мире сказке. УФА должна была доказать, что "Волшебник страны Оз" (1939) и "Багдадский вор" (1940), высшие достижения фантастического жанра,— детский лепет по сравнению с немецким кино. Ради этого выписали из Венгрии режиссера Йозефа фон Баки (1902-1966), сценарий доверили Эриху Кастнеру, даром что он был евреем, влачившим полуподпольное существование, и в титры попал под псевдонимом.

Одно дело знать об амбициях режима. Другое дело — увидеть. И признать: УФА утерла нос кому надо. Посмотрев "Мюнхгаузена", поверишь даже бульварной легенде о том, что в 1943 году немецкий астронавт слетал на Луну. Слетал же Мюнхгаузен (Ханс Альберс) на Луну, словно приснившуюся сюрреалистам. Где с деревьев падают стонущие, огромные, живые плоды, аборигены носят под мышкой головы подруг, ведущие светские беседы, а времена года сменяются в темпе прозрачного, как паутина, печального вальса и в том же стремительном темпе стареет и умирает на руках у Мюнхгаузена его верный денщик. От спецэффектов-1943 заплачет любой Спилберг, а Терри Гиллиом, автор "постмодернистского" "Мюнхгаузена", повесится. Эффекты ненатужны, органичны, ироничны. Авторы того же "Багдадского вора" словно заклинают зрителя: не пропустите, обратите внимание, сейчас будет чудо, сейчас ковер-самолет полетит. А тут все происходит как-то само по себе. Выпрыгивает из шкафа, нарушая чинную беседу, взбесившаяся одежда. Разъезжаются в разные стороны глаза барона, палящего одновременно по двум мишеням. Мюнхгаузен элегантно тает в воздухе, повернув на пальце волшебное кольцо, подаренное графом Калиостро (Фердинанд Мариан). А случайно оседлав пушечное ядро, таранит башню турецкой крепости, но, блюдя собственное достоинство, отряхнув пыль, приветствует янычар: "Салям алейкум". И, в отличие от ханжеского Голливуда, УФА могла позволить в сценах, происходящих в гареме, расхаживать по экрану почти голым прелестницам. Придать Мюнхгаузену сходство с Агасфером, обреченным бродить по миру Вечным Жидом, и Дорианом Греем, в финале предпочитающим бессмертию земную любовь. Вывести на экран, опережая Феллини, старого и бессильного Казанову (Густав Валдау). Забыв, что бушует мировая война, сделать главным предметом страсти Мюнхгаузена не кого-либо, а Екатерину Великую, и повеселить зрителей народными гуляниями над Невой. Хотя, конечно, в этом "русофильстве" есть что-то страшное и больное. Но когда в пьяной, ревнивой драке граф Орлов (Вальдемар Лейтгеб) вышибает глаз князю Потемкину (Андрюс Энгельманн), это проявление вовсе не русофобства, а неплохого знания Кастнером русской истории. Потемкин действительно так внятно никогда и не объяснил, где, черт возьми, лишился глаза.

"Молот ведьм" (Kladivo na carodejnice, 1969)

Название классического фильма исчерпывающе описывает его содержание. В 1678 году пожилая женщина пытается вынести из церкви просвирку, чтобы скормить ее больной корове. Инквизиция раскручивает дело о ведовском заговоре, и начинается 17-летняя цепная реакция: допрос под пыткой следует за допросом. В конце концов не выдерживают нервы даже у кого-то из священников: его тоже записывают в слуги дьявола. Фильм очень мрачный, но, в общем, обычный. Необычна только личность режиссера. Отакару Вавре в этом году исполняется 96 лет, он еще работает. Впрочем, он работал при всех режимах: при демократе Масарике в 1930-х, при нацистах, при сталинисте Готвальде, при лидере "пражской весны" Дубчеке. И никогда особого гражданского темперамента не проявлял. И лишь однажды, когда советские танки уже вошли в Прагу, снял "Молот ведьм", который чехи восприняли как однозначно диссидентский жест. Дескать, это не о прошлом, а о настоящем. Что не помешало Вавре сразу после снять официозную трилогию "Дни предательства" (1973), "Соколово" (1974) и "Освобождение Праги" (1976) во славу Красной армии.

"100 лет японского кино" (100 Years of Japanese Cinema, 1994)

К столетию кино Британский киноинститут попросил знаменитых режиссеров снять часовые фильмы об истории их национальных кинематографий. В самой Англии этим занялся Стивен Фрирз, во Франции — Жан-Люк Годар, в Японии выбор пал на Нагиса Осиму, лидера "новой волны" 1960-х, автора "Империи чувств". Его история вышла, мягко говоря, субъективной. Великий Акира Куросава представлен фрагментом из раннего фильма: там разгоняют демонстрацию, а Осима — левак. Великий Кендзо Мидзогути — одним фрагментом: там речь идет о проститутках, а Осиму секс интересует даже больше, чем революция. Поэтому великий Ясудзиро Одзу лишь мелькает на фронтовом фото, а к истории японского порно Осима возвращается периодически. Такеши Китано попал в историю, потому что сыграл у Осимы в "Мистере Лоуренсе". А львиную долю "100 лет японского кино" составляют, как нетрудно догадаться, пространные фрагменты из фильмов самого Осимы. Когда же он вынужден подвести итог, то выдавливает лишь: хорошо, что японцы теперь снимают кино не только о японцах, но и о корейцах. И на том спасибо.

"Сержант Йорк" (Sergeant York, 1941)

В каком бы жанре ни работал Ховард Хоукс, создавал эталон: хоть сейчас в палату мер и весов. Лучший нуар "Большой сон" (1946), лучший вестерн "Рио Браво" (1959), лучший фильм о летчиках "Только у ангелов есть крылья" (1939). "Сержант Йорк", готовивший янки к участию в мировой войне,— эталон пропаганды. Изумительно бесчеловечный, поскольку герой изначально слишком человечен. Йорк (40-летний Гэри Купер напрасно взялся играть 20-летнего пацана) — раздолбай из Теннеси 1916 года. Выбивает пулями нехорошее слово на дверях церкви. Дерется в кабаке (драка из "Человека с бульвара Капуцинов" — отсюда). Готов пристрелить соперника, но молния выбивает из рук винтовку, и он становится желтым и пушистым пацифистом. Тут и сказке конец? Как бы не так. Хоукс сердится: а вот пацифизма нам не надо. Сержант отбирает у Йорка Библию: забей на "не убий", почитай лучше "Историю США". Йорк понимает, что между богом и властью надо всегда выбирать власть, убивает 25 фрицев, 132 берет в плен, совершает турне по США (привет "Флагам наших отцов" Клинта Иствуда) и получает в награду любимую девушку и шесть соток.

"Моя дорогая Клементина" (My Darling Clementine, 1946)

О перестрелке в "О`Кей Коррале", что рядом с городком Тумбстоун, снято едва ли не больше фильмов, чем о битве при Ватерлоо. Братья Эрп и Док Холлидей перестреляли там отпетую семейку Клентонов, воров и убийц: считается, что в тот день на Дикий Запад пришли закон и порядок. "Клементина" великого Джона Форда — лучшая версия этого боя. Форд был здравомыслящим, отнюдь не кровожадным ирландцем и снял фильм о том, что никто не хотел убивать. Братья Эрп, перегонявшие свое стадо, случайно притормозили у Тумбстоуна: Уайту Эрпу (Генри Фонда) надоело ходить небритым. Слово за слово, пуля за пулю, и вот уже два его брата в могиле, а он сам — шериф, и никуда не деться от того, чтобы подпоясаться револьвером и идти на "стрелку". То, что для героя плохого вестерна — именины сердца, для него — тягостная необходимость. Он бы предпочел покачиваться в кресле на веранде салуна, смотреть, как танцуют переселенцы около скелета строящейся церкви, и жалеть, что прекрасная Клементина живет не с ним, а с алкашом Холлидеем, который тоже никак не рассчитывал положить жизнь в борьбе за справедливость, не допив виски.