Алексей Иванов. "Блуда и МУДО"

Алексей Иванов. "Блуда и МУДО"

Алексей Иванов являет собой пример российского писателя правильной успешности. Возможно, он еще не успел получить важных литературных премий, но практически все остальное у него есть. Тиражи, внимание критиков и перспектива. Перспектива в том смысле, что ивановское уютное почвенничество, проявленное им в исторически-фэнтезийных романах о родной земле и в литературно-географическом путеводителе по уральской реке Чусовой, оказалось совсем созвучно нынешней моде (и даже отчасти предвосхитило ее), предлагающей снова приглядеться к известным строчкам про "особенную стать" как к возможной российской национальной идее.

Плюс к тому по этим историческим произведениям Иванова то ли уже снимают, то ли собираются снимать кино — а мы уже так приблизились к Западу, что сюжетный роман без надвигающейся экранизации считается романом второго сорта.

Новый роман Алексея Иванова "Блуда и МУДО" — совсем не исторический. Он повествует о заковыристой нашей современности и примыкает к ряду других произведений автора про наши дни, которые все как один посвящены одной и той же теме — тому, как трудно настоящему мужику разобраться с полчищами осаждающих его баб.

Впечатление такое, что Алексей Иванов в подростковом возрасте даже не то чтобы начитался пьес драматурга Вампилова, а посмотрел вдохновленный ими фильм Романа Балаяна "Полеты во сне и наяву", и эта картина произвела на будущего писателя впечатление, которое он не может изжить по сей день. Воплощенный в кино Олегом Янковским образ "неподходящего" жителя маленького города, который тратит свой загубленный всеобщей провинциальностью талант на отношения с женщинами, так или иначе оказывается в центре всех "современных" романов Иванова.

Правда, талант героя нового ивановского романа Моржова (он в каком-то смысле и есть "блуда"), который работает в Муниципальном Учреждении Дополнительного Образования (вот и расшифровка загадочного неприличного слова в названии романа), оказывается нужным не только женщинам. Он вроде бы востребованный художник, и его картины, как горячие пирожки, раскупают на какой-то "Староарбатской биеннале" в Москве. Но это все происходит где-то за кадром и нужно автору только для того, чтобы объяснить, почему у бездельника Моржова водятся деньги. В кадре же Моржов занимается только женщинами.

Книга практически начинается с того, как герой любуется очередной прохожей попкой, подводя под свои ощущения философскую базу: "Шаг — и под юбкой лепятся напряженные округлости опорной ноги. Другой шаг — и прежний объем меркнет, а выявляется зеркальный ему. И вот такой перелив объемов гипнотически подчинен природным ритмам человека — ритму сердцебиения, ритму толчков соития". На пути своего эротического философствования Моржов доходит до глубоко небанальных выводов: "Сколько бы ни визжали феминистки, техника соития все равно подразумевала одного сверху, а другого снизу. И дело не в 'Камасутре', а в изначальной отформатированности природы, когда один заточен на нападение и победу, а другой — под приятие нападения и капитуляцию".

Алексей Иванов не только не отодвигается от оригинальных рассуждений своего героя, но, наоборот, подбрасывает дров в топку, делая его практические достижения не менее впечатляющими, чем теоретические выкладки. Моржов не только "лег на Розку, словно лодка на стапель", но и "поднял к куполу беседки длинные, гладкие ноги Милены и развел их, словно раскрыл книгу на аналое". Последнее сравнение, похоже, вызвало оторопь у самого автора, поскольку вслед за ним он поспешил сообщить, что у этого кощунства есть оправдание: "Любящие мертвы для мира, и, как мертвые, они сраму не имут".

Насчет любящих автор, может, и прав, но насчет писателей таких директив не выходило. И поэтому, читая роман "Блуда и МУДО", наделенный, кстати, способным заинтересовать сюжетом и парой неплохих шуток, нельзя отмахнуться от чувства неудобства за автора, который вот это все делает серьезно. Не только с полной торжественностью описывает, как герои занимаются сексом с "таким выражением лица, с каким ждут обряда", но и солнце заставляет "медленно съезжать по склону горы, как с плеча — бретелька сорочки".

Братья Пресняковы. "Изображая жертву"

Сюжет "Изображая жертву" сегодня не знает только ленивый. Молодой парень Валя разыгрывает роль жертвы в следственных экспериментах, в то время как ночью ему является призрак то ли отравленного, то ли просто мертвого отца-моряка, девушка наседает, мечтая замуж, а мать развлекается с братом отца — дядей Петей. Милицейские вариации братьев Пресняковых на тему "Гамлета" принесли славу не только им самим, но и режиссеру Кириллу Серебренникову, сперва поставившему эту пьесу на подмостках МХТ им. Чехова, а потом снявшему по ней фильм, получивший главный приз "Кинотавра-2006" и награду "Золотой Марк Аврелий" за лучший фильм Первого римского международного фестиваля. Теперь братья Пресняковы снова вернулись к своему сюжету — на этот раз переработав его в отдельно стоящий роман.

Хотя роман и не производит впечатления перекроенной пьесы и даже приобрел некий самостоятельный сюжет и дополнительный промежуточный финал, но по контрапунктам он все-таки совпадает со спектаклем и фильмом. Те же эксперименты, те же бессмысленные преступления, те же изнуряющие битвы с матерью и матерный монолог лысого капитана милиции о том, как "двадцать шесть лет наебывает наша сборная по футболу". Разве что добавилось реалий, которые Пресняковы всегда умели оперативно выхватывать из сиюминутной жизни,— герои читают "научный журнал Esqiure" и, следуя антигрузинской политике государства, отказываются покупать кавказские лаваши.

Так что братьев Пресняковых легко можно было бы обвинить в эксплуатации успеха собственного текста. Тем более что вот уже три года как главные звезды нашей современной драматургии не могут свой успех повторить — роман "Убить судью" проскочил почти незамеченным, пьеса-анекдот "Pub" о встрече трех европейских президентов с дьяволом так и не была поставлена. Но их можно извинить: во-первых, Пресняковы, давно обещали заняться переложением собственных произведений — хотя бы в качестве литературного аттракциона, а во-вторых, они заняты серьезным делом — созданием собственного канона, нового свода текстов, в которых все, что братья могли сказать о современности, уже сказано и добавить вроде бы нечего. Много раз повторенный сюжет становится типическим. Даже архетипическим.

Эмиль Людвиг. "Судьба короля Эдуарда"

Король Эдуард — это тот самый Эдуард VIII, который пробыл королем Англии меньше года и отрекся от престола ради брака с разведенной американкой Уоллис Симпсон. Эта история любви до сих пор мусолится всеми глянцевыми изданиями мира, но в книге немецкого писателя Эмиля Людвига, прославившегося романами-биографиями, романтики не будет. Это книга о самом Эдуарде, его воспитании и годах, когда он как принц Уэльский разъезжал с миссией доброй воли по британским колониям и шахтерским поселкам. Людвиг, который был знаком с Эдуардом лично, пытается доказать, что его отречение от престола не было добровольным. Что оно было подстроено парламентом и церковью, и таким образом Англия потеряла того, кто мог бы стать ее лучшим королем. Забавно, что единственной причиной отречения автор при этом называет косность английских нравов, ни словом не упомянув не только о драматичном романе, но и о связях Эдуарда с нацистами, скорее всего и стоивших ему короны. Так что получилась очень английская история о хорошем короле и плохом парламенте — прямо в духе XVIII века.

Филипп Джиан. "Трения"

Француз Филипп Джиан прославился детективами в стиле нуар, но, как оказывается, он так же свободно чувствует себя в жанре семейной драмы. Правда, если приглядеться к его новому роману поближе, видно, что семейной драмой он только притворяется. "Трения" — это рассказанная на ста страницах история матери и сына, трагедия отношений, которые они никак не могут построить ни друг с другом, ни с окружающим миром. У обоих бесконечно меняются сексуальные партнеры, которыми оба тщетно пытаются заслонить слишком тесную связь друг с другом. На горизонте постоянно маячит еще и призрак вроде бы умершего отца и мужа.

"Трения" вполне тянут на что-то вроде "семейно-психологического нуара" — он так же полон загадок, так же обрисован легкими штрихами, так же не отличается глубиной характеров. И так же, как в классических фильмах нуар, начало шоу обещает плохой конец. Но в своем бесконечном пессимизме Джиан столь же бесконечно увлекателен, а это уже редкость.