выставка живопись
В Сорренто в рамках VII открытого фестиваля искусств "Черешневый лес", организованного Bosco di Ciliegi в партнерстве с "Билайн", открылась выставка "Сильвестр Щедрин и его современники" из коллекции Русского музея. На открытии побывал спецкор Ъ ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН.
Выставка открылась на вилле Фиорентина. Это особняк на главной улице городка, площадью примерно полторы тысячи метров. На выставке около сорока произведений самого Сильвестра Щедрина и еще столько же тех художников, которые определены как его современники,— Александра Иванова, Карла и Александра Брюлловых, Ореста Кипренского, Павла Басина, Федора Матвеева, Михаила Лебедева, братьев Чернецовых и Александра Мясоедова.
Корректно было бы назвать выставку "Сильвестр Щедрин и итальянский пейзаж в русской живописи", потому что странно определять художников гораздо более известных, чем он,— ну, скажем, того же Иванова, автора "Явления Христа народу", или Брюллова, автора "Последнего дня Помпеи" — как современников Щедрина. Сильвестр Щедрин был главным мастером пейзажа в России первой трети века. Для одних его современников (Иванов, Кипренский, Брюллов) это была второстепенная задача, а другие были его последователями и учениками (Чернецовы, Воробьев, Лебедев). Смешивать все это в одну кучу приличествует провинциальной художественной галерее, а не такой институции, как Русский музей.
Сильвестр Щедрин — художник с очень четкой эволюцией. В Италию он попал в 1819 году, и сначала у него идут стандартные виды Рима. Потом, в середине 1820-х, он переезжает в Сорренто и далее у него сериями идут "гавани", "гроты", "террасы", опять "гавани" и, наконец, лунные пейзажи. На этом пути, проделанном за очень короткий срок (Щедрин умер в 1830 году) он радикально переосмыслил принципы пейзажной живописи и осуществил то, что Алексей Федоров-Давыдов когда-то назвал "первым выходом русской живописи к пленэру". Художник ставил ясные эксперименты со светом, изменяя принципы канонического для академической традиции освещения среднего, первого и дальнего планов. Сегодня открытия Сильвестра Щедрина не слишком очевидны для человека, не знакомого с историей пейзажа. Поэтому его особенно важно показывать в хронологическом порядке — тогда художественная эволюция видна и понятно, к чему он стремился.
И если уж делать совместно с итальянцами выставку Сильвестра Щедрина, то показывать его надо вместе с художниками "школы Позилиппо" — Антоном ван Питлоо, которого пригласил в Неаполь русский посол Григорий Орлов, так что для русских художников это была очень значимая фигура, ну и Джачинто Джиганте, который для Сорренто и вовсе национальный герой (кроме того, к школе принадлежит еще около десяти художников). И если уж шиковать и делать выставку вовсе серьезной, то можно рядом с Щедриным показывать великого англичанина Тернера, который ровно в то же время в том же Неаполе испытал глубокое влияние той же школы Позилиппо — тогда проблематика пленэра станет более понятной, а русские искания в пейзаже окажутся включенными в общеевропейский контекст.
Вместо этого для выставки собрали более или менее подходящие к теме картины из собрания музея, да еще и присоединили совсем не имеющие отношения к делу "Римский карнавал" Александра Мясоедова и неуместный в этом ряду эскиз к "Последнему дню Помпеи" Карла Брюллова (на том основании, что Помпеи географически расположены недалеко от Сорренто). Словом, для великого музея, каковым является Русский, это несколько небрежная выставка. Я уж не говорю про ее каталог. За такое цветоделение дизайнерам руки отрывать надо. Это получился не первый выход русской живописи к пленэру, а возвращение к полиграфическим стандартам журнала "Огонек" за 1960 год.
Но, с другой стороны, тут важен контекст. Сорренто — место, не блещущее культурной жизнью, это такой дачный, курортный город, тут требования несколько снижены. И вообще надо было видеть Сорренто в эти дни. Все пять улиц города были завешаны плакатами с картинами Сильвестра Щедрина, и жители с курортниками смотрелись в них как в зеркало, зримо убеждаясь в том, какой на свете город всех милее, всех румяней и белее. Тема нынешнего фестиваля "Черешневый лес" — "Возвращения". В Сорренто песня Эрнесто де Куртиса "Вернись в Сорренто" звучит из каждой забегаловки и действует как в детстве лимонад: уже тошнит, а хочется еще. Так что это акция — вернуть в Сорренто Сильвестра Щедрина. Потому что посмотришь на его картины, и этот городок о пяти улицах с провинциальным базаром вдруг превращается в самое красивое место в мире.
Иногда кажется, пейзаж может изображать что угодно: вот природа, рисуй — и получится пейзаж. На самом деле это заблуждение. Суть живописи заключается в том, что нарисовано может быть только то, что достойно быть нарисованным — запомненным, увековеченным, оцененным, и сам акт рисования и делает это достойным. Применительно к пейзажу это значит, что в какой-то момент, двигаясь по ландшафту, человек вдруг опознает, что вот — картина, вот здесь все правильно сложилось, выросло и осветилось солнцем. Такое ощущение ведомо каждому из нас, просто художник знает это гораздо лучше, чем обычный человек, и умеет передать.
Так вот, когда Сильвестр Щедрин приехал в Италию, то достойным изображения полагалось ровно то, что и сегодня показывают туристам,— античность. Рисовалась не просто земля, а та, на которой стоит что-то достойное: Колизей, замок Святого Ангела. Оно и понятно — чего рисовать просто полянку с кустами? Что в ней интересного? А потом он поехал в Сорренто и стал рисовать просто землю. Это очень важно. Сорренто и окрестности этого городка — место, где нет достопримечательностей. Вокруг тринадцать деревень, в некоторых — церквушки эпохи барокко и рококо, провинциальные до слез. Нечего там показывать, в Сорренто. А он увидел. Увидел, что вот эти гавани, скалы, "террасы, увитые виноградом", гроты — все это прекрасно настолько, так совершенно и гармонично, что действует на душу и глаз куда сильнее, чем Пантеон и руины Капитолийского холма в Риме.
У этого открытия было два последствия. Одно местное. Так получилось, что Сильвестр Щедрин не доехал до Калабрии. Это такая же бедная земля, в которой нет ничего интересного, за исключением потрясающих гор, скал, бухт и рощ. И сегодня, когда едешь из Неаполя по дороге на Бари, то такое ощущение, что едешь от Орши до Пскова: триста километров ни одного города, только лес и редкие деревеньки. У нас там наступали немцы, и поэтому так пусто, а у них в Калабрии просто ничего не развилось. А в Сорренто развилось, да как! Как бы кругом Италия, а тут немножечко Стамбул — базар, толчея, грязь, мотороллеры, женщины на старых швейных машинках вышивают слово "Сорренто" на кружевных тряпочках для туристов, мужчины сидят на табуретках на улице и обсуждают последние новости, а на берегу дорогие отели, куда местных не пускают. И это все — из-за художников. Вот из-за нашего Сильвестра Щедрина и еще десятка местных, которые вдруг объявили, что это самое главное место в мире, что оно важнее любой античности и любого Ренессанса, потому что красота, гармония и совершенство произрастают здесь прямо из земли.
Второе последствие — для нас. До того в русском пейзаже были только парки — специально облагороженная природа. Щедрин первым стал рисовать дикую природу, и мы узнали, как она выглядит. Как в Сорренто. Он натренировал художникам глаз, и, скажем, когда десятью годами позже его ученики братья Чернецовы взяли баржу, поехали по Волге и нарисовали все ее берега, то получилось сплошь Сорренто — бухты, гавани, лодки, рыбаки и солнце, золотящее все вокруг. В результате в русской природе достойным рисования оказалось то, что похоже на Италию,— надолго, на пятьдесят лет, пока русский импрессионизм не открыл, что у нас в марте бывает красивый снег. И я не знаю точно, но мне кажется, что именно поэтому Италия так поразительно действует на русский глаз. Эта природа оказывается как бы прообразом того, что мы любим в природе вообще, как бы камертоном, задающим правильное солнце, небо, деревья, воду и землю.