С Гойей пополам

Милош Форман изобразил инквизицию на фоне художника

премьера кино

Картина "Призраки Гойи", снятая чешским классиком Милошем Форманом на английском языке, только по названию притворяется байопиком о знаменитом испанском живописце. На самом деле она повествует о поломанной судьбе одной его натурщицы, репрессированной за неприязнь к свинине. Содрогнулась в негодовании ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА.

Наш начитанный зритель, много интересного знающий о Франсиско Гойе по роману Лиона Фейхтвангера, который советскому читателю выдавали в обмен на макулатуру, будет обескуражен, не увидев в фильме чехословацкого режиссера ничего из того, что описано у прогрессивного немецкого писателя. Из фейхтвангеровских подробностей в "Призраках Гойи" присутствуют разве что приступы глухоты, которые в итоге приводят художника к необходимости общаться через сурдопереводчика. Надо сказать, это сильно оживляет действие, потому что часть жестов, с помощью которых переводчик описывает возмутительный случай с зачатым в инквизиторском застенке ребенком, довольно любопытна, пожалуй, даже любопытнее, чем сама история.

Для Гойи (Стеллан Скарсгард) это история посторонней, в сущности, девушки (Натали Портман): до того как она попадает в лапы инквизиции, они встречаются всего в одном эпизоде, где она позирует ему в мантилье, а он ни с того ни с сего намекает ей, что она ведьма. "Никакая я вам не ведьма!" — возмущается красотка, но художник ставит ее в тупик вопросом: "А ты сама-то откуда знаешь?" Примерно в таком же духе, но только с применением дыбы, складывается общение девицы с инквизиторским трибуналом, под который она попадает, неосторожно скорчив брезгливую гримасу при виде жареного поросенка в таверне, на основании чего правоверные католики быстро доказывают ей, что она иудейка, хотя сама девушка, возможно, об этом и не догадывалась.

Отец осужденной, богатый купец, сначала пытается дать на лапу ее мучителям, проспонсировав реставрацию церкви, а отчаявшись, заманивает самого ушлого, брата Лоренсо (Хавьер Бардем), к себе на обед и, подвесив его к люстре, заставляет подписать чистосердечное признание в том, что брат в прямом смысле слова произошел от обезьяны. Это не только самая невероятная, но и самая бодрая, едва ли не юмористическая сцена в фильме, который в остальном выдержан в горестной, укоризненной тональности. Самый смех в том, что после такого бесцеремонного обращения с представителем церковной власти наказан оказывается не отец, вырастивший подпольную еврейку, а скомпрометировавший себя идиотским признанием брат Лоренсо, которому приходится бежать во Францию и там от нечего делать неожиданно для самого себя нахвататься всяких либерте, эгалите и фратерните.

Возможно, выдавая эти перипетии, я испорчу удовольствие любителям подобного рода лихо закрученных сюжетов, но, во-первых, там еще осталось много неожиданностей, а во-вторых, иначе никак не передать, с какой нездешней силой фантазия авторов, возможно, сначала честно собиравшихся рассказать о жизни Гойи, понесла их без руля и без ветрил куда-то в открытое море, в стихию костюмной мелодрамы. С художником при этом получилось неудобно: его как бы заявили в качестве видного деятеля культуры, вынесли его фамилию в название, обещали почет и уважение, внимание и интерес к его творческим исканиям, а не то и к насыщенной (о чем отчетливо сигнализировал нам господин Фейхтвангер) личной жизни.

По итогам же выходит, что личной жизни у Гойи вообще никакой нет (у давшего обет безбрачия брата Лоренсо она и то разнообразнее), глухота прогрессирует, а творчество лаконично представлено в двух ипостасях. По долгу службы придворный художник пишет портреты царствующих особ и знатных современников, причем делает это с таким цинизмом, что портретируемые за свои же деньги каждый раз вынуждены хвататься за сердце, когда им раскрывают глаза на подлинную степень их уродства. Королева Мария-Луиза, например, под бескомпромиссной кистью Гойи выходит вылитым мужиком (это создает комическую перекличку с только что вышедшим у нас фильмом "Капитан Алатристе", где та же актриса Бланка Портильо, обритая налысо, изображала великого инквизитора). Кроме того, по вдохновению свыше Гойя выпекает страшненькие гравюрки из цикла "Капричос", при виде которых настает черед духовенства падать в обморок, уж больно эти карикатуры порочат Испанию в глазах мирового сообщества.

Почему столь одиозный художник, обижающий своим творчеством решительно всех, в таком не особенно либеральном обществе живет припеваючи и кушает хамон, загадка, которая создателей фильма мало заботит. Большую часть времени они игнорируют своего заглавного героя. Так, в вышеописанной сцене с люстрой лакеи просто вышвыривают пытающегося вмешаться Гойю за порог, чтоб не путался под ногами у занятых серьезным разговором мужчин. И лишь в финале его наконец допускают внести посильный вклад и поучаствовать в судьбе несчастной девушки, обнаружив хоть какие-то качества своего невнятного характера (например, умение бойко торговаться), но, как только Гойя начинает подавать признаки жизни, авторы словно бы отодвигают его в сторонку, снисходительно потрепав по щеке со словами: "Вы рисуйте, вы рисуйте, вам зачтется", и сами оперативно наказывают зло и утешают поруганную невинность.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...