рассказывает Татьяна Маркина
Специализация "Русской галереи искусств", которая традиционно проводит свои аукционы в гостинице "Советская", широка только на первый взгляд. Из "советского" галерея не занимается ни соцреализмом, в смысле махровыми сталиными и пионерками (на продаже которых сделала себе имя Галерея Леонида Шишкина), ни антисоветчиной, в смысле нон-конформизмом (на продаже которых в основном зарабатывает сейчас Sotheby`s). "Русская галерея" не занимается также актуальным русским искусством, всякими там художниками, изображающими из себя голых собак, видеоартом и комиксами. Галерея занимается традиционным искусством 1930-2000-х годов, "советским импрессионизмом" и просто реалистической живописью.
Из описанной и так неширокой темы галерея на сей раз выбрала жанровую живопись — стремясь доказать, что "неправы те, кто ставит под сомнение существование жанровой картины в русской живописи сегодня". Однако же сама аукционная коллекция говорит об обратном.
Жанровая живопись (изображение сцен повседневной жизни) в России появилась только в конце XVIII века, и то писать старались хорошеньких итальянок за сбором винограда. Потом был Венецианов с русскими крестьянами (хорошенькими), потом передвижники (с крестьянами некрасивыми и несчастными). Кстати, II половина XIX века, когда во всем процветал социальный подтекст, и стала временем расцвета жанровой картины — ведь ее очень украшает сюжет, история, которую можно додумывать. А всякие страдания — каторжников, бесправных невест и сироток — самая благодатная и вечная тема (хоть для живописи, хоть для книжек, читаемых в метро). К началу ХХ века жанровая картина выродилась в историческую жанровую живопись, которая лелеяла незначительные подробности уходящего быта, а потом и вовсе во что-то совсем уже сказочное и даже символистское. Соцреализм оживил тему — "Будущие летчики" Александра Дейнеки или "Опять двойка" Федора Решетникова имели всем понятный сюжет и мораль.
Конечно, аукционный каталог не кураторский проект, а то бы смерть жанра была бы еще очевиднее. Остатки прежнего богатства видны еще в разыгранных по ролям сценках, например, в "Дожде в Москве" Вячеслава Стекольщикова (1957 год, $5-5,5 тыс.) или в "Раненом комиссаре. После боя" (1954 год, $9-9,5 тыс.). Но все персонажи на картинах 1970-2000-х годов застыли вне времени в неизобретательном предметном окружении — за столом, перед зеркалом, под окошком, сюжет умещается в одно слово (обычно в названии картины), типа "притихло" или "раскисло". Какая-то китайская живопись в стиле "люди и вещи". Чрезвычайно неожиданно и живо выглядят среди снулых девушек на лужайках и рыбаков в лодках две картины, вероятно извлеченные их авторами из своих личных загашников. Это "Ефрейтор запаса" Алексея Варламова (1988 год, $6-6,5 тыс.) с вернувшимся откуда-нибудь из Афганистана солдатом (китель с орденами на стуле, он примеряет перед зеркалом гражданское, на стене картинка "Леда и лебедь"). И совсем уж удивительная вещь Михаила Кугача, классика послевоенной повествовательной картины — "Московские будни" (1994 год, $33-35 тыс.), на которой товарищ поддерживает молоденького раненого милиционера и злобные брюнеты в золотых перстнях уже поставлены лицом к стене. Жаль, но теперь так уже не пишут.
Гостиница "Советская", 17 мая, 19.00
подпись
Михаил Кугач. "Московские будни", 1994 год. Эстимейт $33-35 тыс.