прочитала Екатерина Истомина
Парижское издательство Cercle d`Art выпустило книгу-альбом, посвященную часовщику Ришару Миллю. Случай редкий — до альбома Richard Mille в специальной арт-серии La Collection издательство выпустило книги, посвященные домам Hermes, Boucheron и Van Cleef & Arpels. Все это многоуважаемые старики, так сказать генералы французского люкса, про них и положено издавать вот такие толстые, многостраничные фолианты, повествующие об их долгой славной истории. А тут — живой часовщик, 50-летний человек, полный энергии и сил, создатель собственной марки.
Но Ришар Милль — это фигура и легендарная, и живая, и интересная, поэтому свою книгу он честно заслужил. К заслугам Милля (кроме собственно его технических, часовых заслуг, выраженных в изобретенных им калибрах с различными усложнениями) специалисты относят и часовой new look, то есть придуманные им формы часов. Самая известная форма "от Милля" — это толстенький корпус в виде крупного "бочонка", удобно располагающегося на запястье. Но вместо привычного циферблата в часах "от Милля" — священная и загадочная пустота, разбитая конструкциями, снизу доверху заполненная "строительными лесами" механизмов. Часы Ришара Милля — это конструктивизм. Это любование четко работающими схемами и часовой техникой. Часы Ришара Милля — это как открытый капот автомобиля, под которым мы можем увидеть сердце машины, ее двигатель, опутанный множеством важных труб и судьбоносных проводов. Так и у Милля в часах "с поднятым циферблатом" — владелец видит стерильно точную функцию, приводящую в движение стрелки.
Альбом состоит из часовых эскизов Ришара Милля, фотографий часов и комплектующих (их превосходно сделал Ги Лукас де Песлуйан) и небольшой пьесы, написанной профессором Лос-Анджелесского университета и писателем Аланом Борером. Пьеса называется "Quadrige Invectif" ("Четырехэтажное ругательство"), и она написана в духе дадаистского опуса. Главные герои — Ришар Милль ("на своем "Бугатти""), конь Пегас и барышня по имени "Let`s go darling". Пьесе предпосланы длиннострочные эпиграфы из Овидия, Вергилия и Гете. Имя великого Антонена Арто также упоминается в кратком вступлении.
Благодаря этой пьесе вырисовывается важный контрапункт, свойственный французской интеллектуальной культуре. Это интеллектуальные весы. На одной чаше лежит чистое картезианство, отточенная и блистательная техническая мысль, инженерно-часовые фетиши.
Мы имеем в виду бесконечный визуальный часовой глоссарий, красиво и любезно сфотографированный Ги Лукасом де Песлуйаном,— пружины, плотины, балансиры и балансы, зубчатые колеса разных размеров, винты, забористые шурупы, заводные головки, частицы разных стрелок — минутных, часовых, секундных, части турбийона. Вот оно, величие и торжество физики, математики и отца их разума. Читателю предлагается посчитать все рассыпанные по страницам винтики и пружинки, эти свидетельства прогресса, эти доказательства безотказности научного инструментария. И становится как бы спокойнее — ведь за всем этим не стоит никаких тайн, здесь все лежит на поверхности, все прозрачно, точно и верно. Часы идут, и ничто не может остановить их. Но, как мы уже отметили выше, это только одна чаша весов — чаша разумная.
На вторую чашу весов выложена любимая составляющая французской интеллектуальной мысли — это шаткое и бесконтрольное подсознание храброго с виду разума. То есть все то, что существует рядом с колесиками, между винтиков, на что не указывают стрелки, чего не касается механизм турбийона, что не подкрутить шурупом, не закрутить винтом. Это абсурд и парадокс.
В чем абсурд "Quadrige Invectif"? Объяснить это толком невозможно. Хотя можно: это бред, но не бездарного сумасшедшего, это тонкий и умный, искусный и замечательный бред, созданный по всем рецептам старого дадаистского искусства. Болтовня, вернее разговор о времени. Чего стоит помпезная фраза, выделенная в отдельную жирную рамку (так выделяли важные фразы на страницах своих книг футуристы), "Вы находитесь внутри времени". Осторожно, двери закрываются.
Часовые фотографии — это разум, а слова — это абсурд. Таковы французские весы. И тот факт, что к Ришару Миллю оказались в итоге применимы оба слагаемых, и объясняет его место в культурной ситуации. Это часовщик, который не просто делает замечательные, дорогие часы. Это полумифический персонаж, включенный в поле культуры,— что-то вроде папаши Убю Альфреда Жарри, предтечи всего французского авангарда.
Часовщик Ришар Милль — это фигура (в отличие от подавляющего множества других часовщиков) публичная, светская. На него любят смотреть, а сам он любит себя самого — показывать. Он бывает в обществе, у него есть своя свита, у него даже есть свой дворец — старый замок в Бретани, где он проживает с женой и детьми (ходили одно время комические слухи, что детей у него семь, но на самом деле маленьких Миллей двое). У Ришара Милля есть свой стиль — он всегда одет в новые и дорогие вещи, но это хулиганствующая стилистика 1970-х годов. Приблизительно так же одеты хулиганы из фильма "Вальсирующие" Бертрана Блие, снятого в 1972-м. И Ришар Милль словно один из них — рисковые "клеша", мотоциклетная короткая куртка, выразительная лысина в стиле злодеев из бондианы.
Кстати, в книге нет ни одной фотографии Ришара Милля. Он сам существует только в виде красной строчки "Richard Mille" на его собственных часах. Мастер за кулисами. А может, сидит под капотом своего "Бугатти". А может, он в глубине циферблата, между балансиром и пружиной, рядом с турбийоном, под спиралью, ухватился обеими руками за минутную и часовую стрелки. Конечно же, Ришар Милль именно там.