Книги

Марк Крик. "Суп Кафки"

Литературно-кулинарными затеями сегодня никого не удивишь. Одна моя усиленно следящая за модой подруга с некоторых пор стала примерно раз в месяц созывать гостей, чтобы попотчевать их блюдом, изготовленным по рецепту, аккуратно выписанному из "В поисках утраченного времени" Пруста. Когда все семь томов истощатся, она, наверное, перейдет к Генри Миллеру. Кстати, очень хорош в этом смысле Гоголь, но в глазах соотечественников ему мешает присутствие в школьной программе и неизменно высокая калорийность описываемых им блюд.

Лондонский фотограф Марк Крик предлагает читателю схожую игру, но слегка ее усложняет. Вернее, модифицирует.

Его книжка "Суп Кафки", снабженная помпезным подзаголовком "Полная история мировой литературы в 14 рецептах", представляет собою действительно сборник действительно рецептов, изложенных языком известнейших писателей. От Гомера (рецепт блюда из кролика начинается словами "Голод воспой, о богиня, Ахилла, Пелеева сына") через маркиза де Сада (фаршированные цыплята: "Что ж, мои цыплятки, не добавить ли вам малость начинки?") к Ирвину Уэлшу (шоколадный торт: "Подсыпаю в кипящее масло сахар, наблюдая, как белые гранулы растворяются в золотисто-коричневую тягучую жидкость. Растворяются они без остатка — говно реальное"). На русский все эти пастиши не без забавности, хоть и не всегда находчиво, переведены Михаилом Абушиком, Дмитрием Симановским и Сергеем Сухаревым.

Остроумное творение Крика вроде бы иллюстрирует сегодняшнее состояние и соотношение кулинарии и литературы. Кулинария становится занятием все более интеллектуальным и аристократическим (недаром в главке, посвященной рецепту яиц с эстрагоном "а-ля Джейн Остин", практичная леди Камберленд сетует на то, что "нынешние повара превозносятся до высот, о которых их отцы и деды и мечтать не могли"), а литература — все более ремесленным. И в том смысле, что писатель нынче — раб вовсе не музы, а издателя, и во многих других. И уж конечно, сегодня ни для Франца Кафки, ни для Марселя Пруста, да и вообще ни для кого не было бы ничего зазорного в том, чтобы потрудиться над доступным, но красивым изложением кулинарного рецепта.

В смысле для сегодняшних Кафки и Пруста. В том, что Крик не делает свои кулинарно-литературные пародии буквальными, в том, что он заметно для читателя отодвигает их от реальных произведений реальных гениев, и есть тонкость и точность его книги.

Герой Кафки, обозначенный непременным инициалом К., варит для своих незваных гостей модный нынче суп мисо с водорослями вакамэ. Рецепт "тирамису а-ля Марсель Пруст" возникает в воображении персонажа, так как шоколадная крошка на капучино, поданном в типичной для сегодняшних кафе массивной белой кружке, напомнила порошок какао на поверхности пирожного, которое подавали в Комбре. А новоявленная Жюстина попадает в лапы своему будущему тюремщику, так как занимается доставкой парных цыплят на дом клиентам, разъезжая на старом автофургоне.

Чандлеровский Филипп Марло предпочитает мясо: "Все, что я имел,— это нога молодого барашка и никаких улик" — в итоге эта нога в укропном соусе так и остается несъеденной. Героиня Вирджинии Вульф печет вишневый пирог — "Когда пришел черед муки, она испытала удовольствие от прикосновения пряди волос к щеке и отстранила ее, как будто собственная красота наскучила ей",— сожалея, что не хватает сил и возможностей построить больницу. Протагонист Грэма Грина готовит цыпленка по-вьетнамски: "Белая куриная плоть лежала на тарелке, напоминая разорванный в клочки договор". Финальным аккордом весь соус оказывается на его белоснежной рубашке. Не забыв с точностью кулинарной книги указать, сколько хереса, лимонного сока и черной патоки надо смешать для этого соуса, Марк Крик подводит нас к общему выводу: хоть писать, как эти авторы, у нас, конечно, не выйдет, мы все же как-то можем соответствовать им творчески — придумать за них и для них несколько кулинарных рецептов.

Алессандро Барикко. "Гомер. Илиада"

Книга Алессандро Барикко — даже не роман, а очередная попытка адаптации классического текста к современности. Не выходя из традиции постмодернистского пересказа, он попытался сделать гомеровский эпос понятнее для современного человека. В его версии, в общем-то свято следующей тексту и сюжету, нет ни одного упоминания богов, как нет и списков кораблей и перечней воинов, как нет и слепого поэта-сказителя: герои говорят от первого лица. Именно так, по мнению Барикко, и можно приблизить текст к современному человеку: превращая Гекторов и Ахиллесов в своего рода Бэтменов и Суперменов.

Примечательно, что, выкидывая Гомера из книги, автор оставляет его в названии, словно подчеркивая, что не замахивается на "новую Илиаду", а только на добросовестный пересказ. Правила, по которым он перековывает текст, вполне можно было бы счесть непреложными для каждого современного романиста: история героя, рассказанная от первого лица, личная интонация, простой и насыщенный метафорами язык. Историка литературы этим не утешить, но для обычного читателя, давно забывшего или вовсе не знавшего хитросплетения гомеровского эпоса, книга Барикко окажется вполне даже к месту.

В послесловии Барикко уверяет, что за натуралистичными описаниями битв сумел увидеть в гомеровском эпосе "другую красоту" — красоту мира без войны. Все может быть, но красота мира войны у него описана гораздо более тщательно — золотые доспехи Ахиллеса, кудри Патрокла и глаза, вытекающие из глазниц возницы Гектора с раскроенным черепом. В этом смысле его книга более всего похожа на недавно отгремевший фильм Зака Снайдера "300 спартанцев" — с мощными гладкими торсами воинов, с деяниями героев и со сквозной главной мыслью "Помните о нас". Помните о героях, потому что вроде бы в современном мире им еще находится местечко.

Гай Давенпорт. "Собака Перголези"

Американский профессор английской филологии, писатель, переводчик, критик Гай Давенпорт принадлежал к тому роду вдохновенных американских чудаков, которых Стивен Спилберг увековечил в Индиане Джонсе. В основе всех его рассказов и эссе — искренняя любовь к литературе и культуре прошедших веков. Эту любовь он и пытается привить своему читателю, объясняя, что все связано, что история Америки начиналась на Итаке, "Первого Торо звали Диогеном, Уитмен — современник Сократа, а 'Антологию Спун-ривер' впервые написали в Александрии".

Давенпорт не строит концепций, а как будто рассказывает обо всем заново: о Раскине и Витгенштейне, По и Кафке, Набокове и Дон Кихоте, Тарзане и Франкенштейне. Все они "хрупки и нуждаются в защите". Завершается сборник рассказом "Собака Перголези" — о субъективности всякого восприятия. И хотя темы у эссе разные, их объединяет единый взгляд: внимательный и любящий взгляд в прошлое, в великую культуру, которая простирается для Гая Давенпорта в бесконечное "назад" на все страны и континенты.

Юрий Дружков. "Кто по тебе плачет"

Это единственное "взрослое" произведение знаменитого детского писателя, автора Карандаша и Самоделкина. Роман был написан "в стол" и прождал публикации более двадцати лет. Двадцать лет спустя читается он легко и приятно, хотя материи дружковской прозы трудно назвать простыми.

Самолет терпит крушение над тайгой, выживают двое — мужчина и женщина. В глухом лесу они находят заброшенную людьми базу, в которой, однако, есть все для жизни,— и начинают потихоньку обживать ее. Тоска по детям, от отсутствия любой связи с внешним миром смешивается с радостью от — правда, недолгого — обретения друг друга.

Старый сюжет о человеке на необитаемом острове у Дружкова наполняется какой-то очень личной интонацией: без просветительского пафоса, как в Робинзоне, без мистики, как в недавно отгремевшем сериале "Остаться в живых". Ему скорее интересно было понять, каким будет человек, если предоставить его только самому себе. Оказывается, что шанс у человека есть, но вот условий для реализации его маловато.