«В реальных условиях, на действующем атомном реакторе»
Жизнь и уникальные эксперименты выдающегося радиационного химика Александры Ревиной
Как девочке из провинции поступить в серьезный московский вуз? Сложно ли было советской женщине попасть в науку? Как создается базис для большой исследовательской области? Обо всем этом — в интервью с доктором химических наук, профессором, ветераном атомной промышленности Александрой Ревиной.
Фото: из личного архива
Фото: из личного архива
Александра Ревина — ведущий научный сотрудник лаборатории электронных и фотонных процессов в полимерных наноматериалах ИФХЭ РАН. Она была первой аспиранткой созданной в 1958 году в Институте электрохимии (ИЭЛ АН СССР) лаборатории радиационной химии. В 1963 году Ревина защитила кандидатскую диссертацию, в 1993-м — докторскую, в 2004-м получила звание профессора, а в 2017-м ей была вручена медаль «Памяти академика Н. М. Эмануэля».
— Война застала меня в родном городе Бологое Тверской области, где с рождения я жила со своими родителями и младшей сестрой Любой. Семьи моих родителей были связаны с развитием Санкт-Петербурго—Московской, затем Николаевской, а в наше время — Октябрьской железной дороги, старейшей дороги в сети железных дорог России. Отец, Анатолий Терентьевич Бродов, работал на Октябрьской железной дороге, а мама, Христина Андреевна, занималась воспитанием дочерей.
Фото: Из личного архива А. Ревиной
Фото: Из личного архива А. Ревиной
Фото: Из личного архива А. Ревиной
Бологое, город, расположенный приблизительно на половине пути между Москвой и Ленинградом,— единственный железнодорожный узел дороги, который не был захвачен фашистами в годы Великой Отечественной войны. От станции Бологое железная дорога расходилась веером в разные стороны — на Ленинград, Москву, Великие Луки, Псков и Белоруссию. Это был стратегически важный железнодорожный узел: через Бологое горючее, боеприпасы и войска подвозили четырем фронтам — Волховскому, Калининскому, Ленинградскому и Северо-Западному. Сразу после начала войны над городом появились самолеты-разведчики. Первым тяжелым по размерам разрушений от бомбардировок и жертвам среди железнодорожников был налет 22 июля 1941 года. После этого почти каждую ночь самолеты бомбили станцию и подходы к ней. Иногда самолеты, которые были остановлены силами ПВО на подлете к Москве, развернувшись, сбрасывали свой груз именно здесь.
Самыми трудными периодами для города и станции были дни с июня 1941-го по май 1942 года, во время сражения за Москву и контрнаступления советских войск, а также в марте 1943 года, когда Бологое и прилегающую станцию Медведево в течение десяти суток бомбила целая авиационная дивизия, специально переброшенная из Франции с приказом уничтожить это «проклятое Бологое». Известно, что 25 марта была перехвачена шифровка, адресованная «Берлин, Геринг», в которой докладывалось: «Станций Бологое и Медведь не существует. Они стерты с лица земли». Но узел продолжал работать. Шпалы были разбиты в щепки, железнодорожная насыпь испещрена воронками. Контейнеры и цистерны горели. Но после того, как самолеты, отбомбив, улетали, железнодорожники, невзирая на ранги и должности, выходили восстанавливать железнодорожное полотно. Разрушенное ночью героическими усилиями восстанавливалось уже к полудню, и поезда продолжали движение. Из рассказов отца, почетного железнодорожника и кавалера ордена Ленина, награжденного за личное мужество, проявленное при обеспечении бесперебойного движения поездов, я знаю, что за годы войны на Бологое было совершено 527 налетов и сброшено более 3,5 тыс. бомб.
Бологое — единственная станция на территории СССР, удостоенная ордена Отечественной войны I степени за заслуги в обеспечении Советской армии и Военно-морского флота.
— Что было с вами в годы войны?
— В самые первые дни войны к нам, в Бологое, привозили беженцев из Прибалтики и Псковской области, а позднее — эвакуированных детей и женщин из Ленинграда. Но вскоре мы с мамой, младшей сестрой и двумя двоюродными братьями и сестрой сами оказались среди эвакуированных. Отправили нас вагоном в Чувашию, куда с первых дней войны прибывали эшелоны и пароходы с эвакуированными людьми из прифронтовой полосы (из Украины, Белоруссии, Литвы, Латвии, Эстонии, Карелии, областей России, включая Ленинградскую область и Ленинград). Дети эвакуировались с родителями и с детскими домами. Иногда они оставались одни, потеряв родных и близких во время эвакуации либо отстав от эшелонов, пароходов, подвод. Такой эпизод был и в моей жизни: в силу неразберихи и чьей-то ошибки мы с двоюродной сестрой два месяца выживали одни в незнакомой деревне в доме угрюмого старика. Потом нас разыскали родные.
Тогда мы оказались в колхозной деревне Ново-Илларионово на правобережье Волги неподалеку от города Чебоксары, где нас приняли очень тепло. На мамином попечении было пять детей: кроме меня еще младшая сестра Люба и трое детей маминой сестры. Мама научилась косить и начала работать в поле. Я также работала в садовой бригаде и зарабатывала трудодни наравне со взрослыми. Помню, что колодца в деревне не было и приходилось ходить далеко за Волгу за питьевой водой. Уже позже выкопали колодец.
С двоюродной сестрой, которая прекрасно пела, мы ходили в госпиталь в Чебоксары поддерживать раненых солдат. Мы пели им, читали стихи.
Второй и третий классы я училась в местной школе. Классы были небольшие, не больше восьми детей. Все ученики — с первого по третий класс — занимались в одной комнате, потому что так было теплее. Четвертого класса в этой школе не было. Чтобы учиться, надо было ходить в другую деревню, туда же, куда ходили за хлебом, за 6 км от дома.
В то время в лесах развелось много волков. Детей возили на подводе. Дорогу пересекал овраг, в который не могли спуститься лошади; тропинка была такой крутой, что в овраг буквально приходилось сползать. Доехав до оврага, мы сходили с поводы, перебирались через овраг и бежали в школу.
В 1944 году эвакуация закончилась. Нам пригнали вагон, в который погрузили эвакуированных. Перед отъездом председатель колхоза подарил мне двух козлят, которых я привезла в Бологое и потом гуляла с ними.
Из Чебоксар до Бологого ехали долго, не меньше недели. Поезд часто отстаивался на запасных путях, потому что в первую очередь отправляли поезда с войсками и боеприпасами. Моя доля была — набирать на станциях воду.
В свою школу №12 в городе Бологое я вернулась только в конце 1944 года, когда семья воссоединилась после эвакуации. Несмотря на бомбежки, наш дом почти не пострадал. Перед домом у нас были посажены грядки. С хлебом было плохо. Мне доводилось «клеить карточки»: при выдаче хлеба детям иногда доверяли помогать, так как маленькие детские руки быстрее вклеивали в отчетные тетради вырезанные из карточек маленькие талончики размером с марку. За эту работу старались выдать детям дополнительный кусок хлеба.
— Каковы ваши воспоминания о Дне Победы?
— Прекрасно помню слова отца: «Включите радио!» Радио объявило о победе, и люди поспешили на улицы. Безграничная радость и слезы, потому что понятно было, что вернутся не все.
— Как вы пришли в профессию ученого? Что стало толчком для того, что вы выбрали МХТИ им. Д. И. Менделеева?
— Как видите, мои школьные годы переплелись с военными. Хотя я окончила школу в маленьком городе, у нас были прекрасные педагоги, особенно по химии и математике. Имена их по-прежнему в памяти: Николай Иванович Дубровицкий и Людмила Петровна Ильина.
Когда я окончила школу, я не знала, куда поступать. Сначала в семье мы обсуждали вуз в городе Калинин (Тверь), при этом необходимо было учитывать возможность получения стипендии и наличие общежития. Тем не менее дерзнула направиться в Москву и решительно сдала экзамены на физико-химический факультет в МИТХТ. Это был «закрытый» факультет, на котором стипендия оказалась выше, чем на других.
1957 г. В институте с руководителем и друзьями. Первый ряд: Валентина Иванова, Наталья Алексеевна Бах, Александра Ревина; второй ряд: Наира Горохова (Багдасарян)
Фото: Из личного архива А. Ревиной
1957 г. В институте с руководителем и друзьями. Первый ряд: Валентина Иванова, Наталья Алексеевна Бах, Александра Ревина; второй ряд: Наира Горохова (Багдасарян)
Фото: Из личного архива А. Ревиной
Вступительный экзамен по математике у меня принимала сама Ольга Николаевна Цубербиллер — одна из известнейших педагогов-математиков высшей школы. Я сдала экзамен на пять, и Ольга Николаевна не поленилась послать письмо в мою школу с благодарностью за то, что я была так хорошо подготовлена. Отмечу, что все девочки, с которыми я жила потом вместе в общежитии, были медалистками.
Через два года всех молодых людей из нашей группы перевели в МХТИ им. Д. И. Менделеева, где вскоре, в 1959 году, появилась кафедра радиационной химии под руководством Павла Авксентьевича Загорца.
Нас, девушек, сначала не перевели. Поэтому нам — мне, Ирэн Власовой и Галине Зиминой — пришлось добиваться перевода. Ректор МИТХТ, когда мы к нему пришли, говорил: «Я-то вас отпущу, но Жаворонков вас не возьмет». Мы обратились к министру образования Всеволоду Николаевичу Столетову. Он одобрил перевод: на старших курсах МХТИ им. Д. И. Менделеева женщины были. И тогда ректор МХТИ Николай Михайлович Жаворонков согласился нас взять, только попросил, чтобы раньше времени детей не заводили. Он не знал, что у Гали и Рэны к тому времени уже сыновья родились, что не мешало им успешно учиться. Так, втроем среди 25 мужчин на курсе мы завершили обучение.
Литературы и книг по новым направлениям физики и химии высоких энергий было немного. Готовились к экзаменам в основном по конспектам лекций. Я лекции записывала хорошо, поэтому мои тетради были очень востребованы и ребята ждали, когда они освободятся. Факультет был закрытый. Занятия спецкурсов проходили в закрытых помещениях, записи выносить было нельзя, все задания и подготовку делали в аудиториях.
— Стипендия была большая?
— Повышенная и сталинская стипендии были от 500 до 700 руб., что соответствовало заработной плате служащего.
— Чем жили студенты в 1950-е годы?
— Студенческая жизнь была наполнена не только учебой. Мы ходили в театры, на выставки, ходили в другие институты — например, на семинары и лекции Николая Николаевича Семенова, Льва Александровича Блюменфельда и других великих ученых. Собирались на студенческих поэтических вечерах, позднее, почти в том же составе в 1960-е, встречались на выступлениях Булата Окуджавы, Андрея Вознесенского. Я занималась легкой атлетикой, играла в баскетбол, выступала на спортивных соревнованиях за команду МХТИ им. Д. И. Менделеева.
Спорт был важной частью послевоенной жизни. Впоследствии я всю жизнь занималась лыжами и теннисом. Во время учебы я познакомилась с будущим супругом, Валентином Ревиным, тогда — студентом, сталинским стипендиатом и аспирантом проф. И. Е. Петрянова. Валентин увлекался альпинизмом, и я разделила его увлечение. С ним мы поднимались на Памиро-Алай. Маршрут был сложный. Мы пересекали ледники, в которых были глубокие трещины; шли с ледорубами, в кошках, с большими рюкзаками. В МХТИ был свой спортивный яхт-клуб. Студенты сами готовили яхты к спуску на воду. На яхте мы прошли почти всю Волгу до Куйбышевского водохранилища. Среди сокурсников было много интересных людей, ставших потом заметными учеными.
— Как вы пришли в ИФХЭ РАН?
— Трех студентов — меня с Валентином Шубиным и Ирэн Власовой — наш руководитель, декан факультета П. А. Загорец в 1954 году направил, правильнее сказать, лично отвел на подготовку дипломных работ к академику А. Н. Фрумкину и доктору химических наук Н. А. Бах в создаваемую лабораторию радиационной химии в ИФХЭ РАН (тогда это был Институт физической химии). Темой моей дипломной работы стало «Снижение выхода водорода из охлажденного водного контура реактора». Образцы воды для исследований мне привозили с действующих реакторов. Оборудование и новые вакуумные установки создавали талантливые стеклодувы института по нашим эскизам и чертежам.
Александра Ревина – ведущий научный сотрудник лаборатории электронных и фотонных процессов в полимерных наноматериалах ИФХЭ РАН
Фото: из личного архива
Александра Ревина – ведущий научный сотрудник лаборатории электронных и фотонных процессов в полимерных наноматериалах ИФХЭ РАН
Фото: из личного архива
Моя дипломная работа защищалась в Институте физической химии. После защиты ко мне подошел директор ИФХ АН СССР академик Виктор Иванович Спицын, предлагая взять меня в лабораторию к А. К. Пикаеву. Но Александр Наумович Фрумкин порекомендовал мне сдать экзамен по физической химии и зачислил меня в аспирантуру в свой сформированный отдел, ставший затем в 1957 году и Институтом электрохимии. Так я оказалась у Наталии Алексеевны Бах.
Так, сразу после защиты диплома, с января 1955 года, я стала сотрудником нашего института.
— Чем научная работа во времена вашей молодости отличалась от того, что вы видите сейчас?
— Мне повезло заниматься научным направлением, которое только-только создавалось. В работе участвовали все: и выдающиеся ученые, и отобранная ими талантливая молодежь. Когда появляется новая наука, энтузиазм и кураж научных открытий очень высок. Здесь и большой интерес, и предвкушение прорывов, потому что все, что бы ты ни сделал, является новым. Но и ответственность высока. Мы вкусили, как быть создателями нового, и после всегда старались заниматься открытиями.
Моя работа начиналась в творческой атмосфере бок о бок с крупными учеными, создающими новые направления в науке. Многие годы спустя мне, уже ветерану атомной промышленности, приятно видеть, что ранние полученные научные результаты определили путь на многие годы и стали базисом для новых работ.
Мне повезло — у меня было очень хорошее окружение. Александр Наумович Фрумкин, Наталия Алексеевна Бах, Павел Авксентьевич Загорец — мои истинные учителя и наставники. Их отличало бесстрашное устремление к еще неизведанному, но также и уважение к поискам молодых ученых, безусловная поддержка и при необходимости помощь в достижении нетривиальных результатов в новых направлениях науки. Много работать, не бояться нового, отстаивать свое мнение, не опускать руки, когда требуется длительное время и труд для доказательства новых идей или открытий,— это те заветы, которые получены от учителей и которые, надеюсь, мне отчасти удалось передавать дальше, своим молодым коллегам.
Не могу не упомянуть инженеров и сотрудников института, благодаря которым появлялись наши установки. В стеклодувных мастерских ИФХЭ всегда работали талантливые мастера и виртуозы своего дела.
— Почему вы именно стеклодувов так выделили? Стекло так было важно?
— Не каждое стекло подходит для радиационной химии. Металлы в составе стекла влияют на сигнал. Будучи еще аспирантами, мы с С. А. Зеленцовой изобретали составы радиационно-прозрачных стекол. Среди авторских свидетельств на стекла есть те — «Луч-1», «Луч-2»,— которые до сих пор используются для установок электронного парамагнитного резонанса.
— С какими еще учеными вас свела судьба?
— В МХТИ я училась одновременно с Олегом Георгиевичем Ларионовым, позже возглавившим в стране направление хроматографии. Сегодня редко бывает так, чтобы дружба, работа и сотрудничество с коллегами не прерывались десятилетиями. Так сложилось не только с Олегом Ларионовым, но и с Галиной Корначевой, Наирой Гороховой, Ириной Антроповой.
Как удачный пример нашего сотрудничества с О. Г. Ларионовым приведу один из первых экспериментов с наночастицами металлов: разделение по размерам методами хроматографии наночастиц металлов, синтезированных в обратных мицеллах. Это был важный этап в развитии методов анализа и характеризации объектов в нанотехнологиях.
— Сложно ли было женщине занять место в науке?
— О некоторых сложностях при поступлении на закрытый факультет я уже упомянула, но должна отметить, что для меня примером всегда была Наталия Алексеевна Бах, мой руководитель, ученый из известной династии химиков, которая всегда в науке и жизни выступала с учеными-мужчинами абсолютно на равных. Так и в моей жизни мне удавалось добиваться признания и конкурировать в науке с коллегами (и мужчинами, и женщинами) так же, надеюсь, достойно и на равных.
Сочетать функции жены, матери, бабушки и ученого всегда непросто. Здесь рецептов нет. Каждый пытается выстраивать приоритеты и находить баланс в зависимости от возможностей. Поддержка близких очень важна, как и наличие общих ценностей, осознание которых на каждом витке жизни позволяет делать, как надеюсь, правильный выбор. При этом, не теряя стержня, всегда нужно быть готовым к переменам и быть открытыми для изменений. Я защитила кандидатскую диссертацию в 1963 году — в том же году родилась моя дочь.
— Какие были ваши первые научные работы?
— Среди ранних исследований мне наиболее дороги те, которые продолжили развитие перекисной теории медленного окисления Баха—Энглера. Надеюсь, что многолетние усилия позволили уже на современном уровне подтвердить значение и роль ранних стадий активирования молекулярного кислорода в различных жизненно важных биологических и ферментативных процессах, а также в нанотехнологиях.
Один из уникальных экспериментов по изучению радиационно-электрохимического разложения воды под действием излучения проводился нами в реальных условиях, на действующем атомном реакторе ВВР-СМ (Институт ядерной физики Узбекистана, в то время — Узбекской ССР). Для этих экспериментов были изготовлены специальные полупроводниковые аноды. Радиационно-электрохимический ток в момент воздействия излучения измерялся в ячейке, размещенной в работающем реакторе.
Моя докторская диссертация была посвящена радиационно-химическому моделированию быстропротекающих процессов с участием кислородосодержащих реакционных центров в различных системах. Радиационно-химическое генерирование и изучение промежуточных состояний, ответственных за протекание каталитических и ферментативных процессов в гомогенных и гетерогенных средах, привели к разработке методов синтеза наноструктурных соединений в обратномицеллярных водно-органических системах. Только в этом направлении у меня зарегистрировано более 15 патентов.
В секторе источников ионизирующего излучения (рук. В. И. Золотаревский) мы исследовали влияние кислорода на первичные процессы радиолиза органических соединений, что позднее оказалось крайне важным при изучении механизмов восстановления ионов металлов в мицеллярных средах и разработке методов синтеза металлосодержащих наноструктур.
Фундаментальные исследования реакций в системах обратных мицелл нашли отражение в работе по электропроводности водных растворов с В. И. Ермаковым и Д. А. Танасюком и вошли в материал монографии «Обратномицеллярные системы: электромагнитные свойства и структура» (Ермаков В. И., Ревина А. А.).
Именно это направление мне сегодня наиболее интересно. Например, синтезированные в обратномицеллярных растворах наночастицы серебра мы внедрили в прозрачные полимерные пленки. Полученные пленки продемонстрировали фунгицидную активность по отношению к Penicillium chrysogenum — грибу, который был обнаружен в российском сегменте МКС. Пленки испытывались как в лабораториях, так и на космической станции.
В настоящее время меня интересует продолжение исследований физико-химических свойств воды, водных растворов, образующихся нано- и микроструктур на разделе фаз. Вода по-прежнему остается, на мой взгляд, интереснейшим объектом изучения, которое должно привести к неожиданным открытиям, существенным для жизни человека и окружающего нас мира, важным и для науки, и для технологий будущего.
Сегодня идет активная работа с коллегами в лаборатории электронных и фотонных процессов в полимерных наноматериалах ИФХЭ РАН по изучению возможностей зеленых химических технологий и физикохимии клатратных структур в водных растворах различного состава.
— Как молодой девушке сейчас следует строить свою научную карьеру?
— Учиться, больше читать, участвовать в конференциях. О выстраивании карьеры не скажу, думаю, что важнее фокусироваться на своей работе и испытать радость от возможности заниматься наукой, задавать вопросы и искать на них свои ответы, находить увлеченных единомышленников.