премьера театр
Недавно народившаяся Студия театрального искусства показала премьеру спектакля "Игроки". Комедию Гоголя поставил руководитель и основатель театра Сергей Женовач, накануне ставший вместе с актерами студии главным героем премии "Золотая маска". РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ уверен, что новый спектакль станет одним из номинантов "Маски" следующей.
Кажется, первое, что приходит в голову в связи с "Игроками",— мальчики повзрослели и стали играть в азартные игры. Не в том смысле, что недавние дети, а молодые актеры, фамилии большинства которых мы узнали два года назад после премьеры "Мальчиков" по "Братьям Карамазовым" Достоевского в постановке Сергея Женовача. То, что фамилии студентов нужно побыстрее выучить, было ясно уже тогда, когда идея создания театра на базе студенческого курса только рождалась.
Тот спектакль был не только по названию, но и по сути очень мужским, а в "Игроках" Гоголя и вовсе нет женских ролей. Тогдашний Коля Красоткин (Андрей Шибаршин) вырос в помещика Ихарева, карточного шулера, ставшего жертвой хитроумной многоходовой комбинации более изобретательных жуликов. Сколотил эту банду бывший штабс-капитан Снегирев (Алексей Вертков), а в подручные взял нескольких мальчиков, теперь носящих фамилии Кругель (Григорий Служитель) и Швохнев (Александр Обласов). А бедный Илюшечка Снегирев (Сергей Пирняк) не просто выжил, но и развил в себе актерский талант: так натурально изображает мечтающего о гусарстве помещичьего сынка, что веришь ему сразу. Даже "собаке" нашлось место: мнимого чиновника сыграл Сергей Аброскин, артист редкостной органики и какого-то стихийного, необрамляемого обаяния. В "Мальчиках" он был псом, покорившим всю театральную Москву.
Можно долго фантазировать на тему, про что бы сегодня было интересно поставить гоголевскую пьесу. У нее и сюжет детективный: по последней сцены непонятно, что новые знакомые Ихарева не действуют заодно с ним, а просто дурят ему голову. "Игроки" еще и про азарт, про страсть к игре, которая подчиняет себе всю жизнь. В конце концов, про Россию — называет ведь ее в сердцах Ихарев в финале "надувательной землей". В общем, интрига, страсть, родная страна. Да и юмор тоже: смешного в пьесе полно, Гоголь все-таки написал.
Другое дело, что ни одна из этих материй Сергею Женовачу, как мне кажется, не близка. Самые отчаянные слова последнего монолога Ихарев-Шибаршин произносит из-под стола, так что на философские обобщения они не претендуют. Веселить трюками и шутками — это точно не из репертуара господина Женовача. Той самой азартной страсти, которая отравляет (или, наоборот, наполняет) жизнь героев, в спектакле тоже нет — ее даже и изобразить не пытаются. Нет, самих-то карт сколько угодно. Рвутся бумажные обертки, ненужные колоды одна за другой летят на пол, но свойственной игре атмосферы дьявольского ожидания сиюминутного решения судьбы нет.
Между тем на протяжении всего спектакля, то есть почти двух часов, от сцены не отвести глаз. И дело, конечно, не в пьесе "Игроки", которую давно знаешь наизусть. А в нечасто посещающей тебя радости от присутствия на сцене интересной компании — не в том смысле, что гоголевской шайки жуликов, а современных молодых актеров, которые искренне наслаждаются партнерством, которые еще не потеряли свежести, но уже обрели ремесло, которые отдельный спектакль могут сыграть более или менее удачно, но в дальнейшем профессиональном и человеческом развитии которых не сомневаешься ни минуты.
Ответ на вопрос о смысле таится в сценографии Александра Боровского. Он построил на сцене не положенную Гоголем комнату в провинциальной русской гостинице, а игровой зал — правильно расставленные среди светлых стен квадратные столики с зеленым сукном. Все персонажи одеты у Женовача одинаково — в белые рубашки, черные костюмы-тройки, черные пальто и шляпы. Это вроде бы безликие, слегка инфернальные господа ниоткуда, в начале спектакля сидящие каждый за своим столом спиной к зрителю, а в финале — уже лицом к залу. В их униформе, в меняющейся рывками световой партитуре Дамира Исмагилова, в самой контрастности сценической картинки кроется, конечно, тревожный намек на близость недоброй силы, куклами в руках которой оказываются и хитрецы, и одураченные.
Но Гоголь мистический Сергею Женовачу все равно не близок. Его "Игроки" получаются о том, как пространство немилосердного обмана становится пространством обаятельной театральной игры. Гоголь для режиссера в данном случае не темный пророк, а добрый помощник. И даже добровольный надзиратель за происходящим — посеребренный бюст писателя стоит прямо на сцене, служит в качестве вешалки для пальто и шляпы, а в финале под смех зала поворачивается тылом. То ли ему не понравилось, то ли он скрывает слезы умиления.