Ирвин Ялом. "Шопенгауэр как лекарство"
С депрессией, апатией, тоской и скукой обычно борются герои серьезных романов, навевающих депрессию, апатию, тоску и скуку. Ирвин Ялом пишет о таких персонажах и их борьбе в книгах, увлекательных, как детектив или приключенческий роман.
Ирвин Ялом (сын эмигрантов из России, родившийся в 1931-м в США) — один из ведущих практиков и теоретиков экзистенциальной психотерапии. Ее главная черта — акцент на ответственности и свободе человека, главный вопрос — вопрос о смысле жизни. Легко заметить, насколько близок такой подход русской классической литературе. И действительно, Ялом выбирал профессию так: "Все мои ровесники либо включались в отцовский бизнес, либо шли учиться на врачей. Медицинское образование казалось мне более близким к Толстому и Достоевскому, и я пошел в медицину".
Ялом — автор классических учебников "Теория и практика групповой психотерапии" и "Экзистенциальная психотерапия" (в русском переводе вышла в 2004 году). Но широкой публике он стал известен благодаря (как он сам их называет) "педагогическим рассказам и романам": "Лечение от любви", "Мамочка и смысл жизни", "Когда Ницше плакал" и "Лжец на кушетке" (все они выходили по-русски). Ялом подробно и достоверно изображает процесс — групповой или индивидуальной — психотерапии. Причем этот процесс не служит фоном для сюжета (как это часто бывает в производственных романах), а сам и составляет главную интригу. Если вспомнить, что психоанализ и детективный роман возникли примерно в одно время и использовали одни и те же методы поиска улик и рассуждений, то это не покажется удивительным.
В романе "Шопенгауэр как лекарство" главный герой, стареющий психотерапевт, встречается со своим бывшим пациентом, которому когда-то не сумел помочь. А помогла ему философия Шопенгауэра (и читатель получает своего рода бонус — сжатую, толковую биографию Артура Шопенгауэра).
Роман "Шопенгауэр как лекарство" входил в списки бестселлеров в Германии, Греции, Аргентине, Израиле и Турции. У нас же и в материальных, и в виртуальных книжных магазинах книги Ялома чаще всего стоят в разделах вроде "Психология масс и соционика", то есть из мейнстрима убраны на культурную периферию.
Психотерапия — в разных своих вариантах — понемногу приживается у нас. Ее преподают, практикуют, распространяют, в сферу ее действия вовлекается все больше людей. Но это почти не находит отражения в культурном сознании. Здесь психотерапия по-прежнему остается скорее маргинальным, экзотическим явлением. С одной стороны, у среднего интеллигента сохраняется невежественное высокомерие по отношению к психотерапии, а с другой стороны, в среднем отечественном романе, фильме или спектакле видна невероятная примитивность представлений о человеке, о его психическом устройстве. (Вот, кстати, одна из причин успеха Улицкой и Пелевина — у них есть хоть какое-то представление о человеческой психике). В советское время немую память о человеческой сложности сохраняла система Станиславского, одна из полуэзотерических психотехник начала века. С уходом старой актерской школы в современной культуре уже почти ничто не напоминает о том, что человек сложнее, чем три рубля.
Книги Ялома "в ненавязчивой игровой форме" внедряют в культурное сознание идею человеческой сложности, учат не бояться этой сложности, не презирать ее; одним словом, быть более вменяемыми. И при этом остаются захватывающим чтением.
Владимир Сорокин. "Капитал"
Пьесы Владимира Сорокина совсем не всегда доходили до постановки. Но они, без сомнения, оказали влияние на последующее развитие нашей драматургии. Во всяком случае, из них выросло целое движение "новая драма", захватывающее сегодня все больше театрального пространства. Так что если эти пьесы и не были поставлены, то прочитаны были более чем хорошо.
Поэтому примечательно, что все пьесы Сорокина наконец выходят под одной обложкой — может, сейчас и настанет то время, когда из "драматургии для чтения" они станут материалом для постановки. Приурочена книга, видимо, к тому, что после семилетнего перерыва писатель вновь обратился к драматургии, написав специально для театра пьесу "Капитал". Никаких отсылок к Марксу — речь идет о капитале современного банка, в том числе и человеческом. На корпоративном сборище сотрудники в преддверии новой сделки с помощью специального устройства выдавливают из себя "ходора" — то есть всяческие проявления человеческой жалости и стыда. Сквозь абсурд ситуации проглядывает социальное высказывание, выглядящее исключительно точным, потому что сформулировано языком живым и современным до каждой точки.
Перечитывая эти пьесы, очередной раз понимаешь, насколько тонко всегда чувствовал Сорокин язык и стиль эпохи. Даже в самых постмодернистских своих пьесах он всегда оставляет своим персонажам право на собственную индивидуальность, а значит, собственную речь,— как литературным наркоманам в "Dostoevsky-trip", так и зэкам в "Щах" и заводским работникам в "Доверии". Для нынешнего издания Сорокин даже позволил себе подправлять некоторые пьесы, убирая устаревшие слова и выражения,— если романы его незыблемы, то драматургия, даже вне сцены, живет собственной жизнью. В основе ее — живая речь и интерес к человеку, который здесь никогда не распадается на голубое сало и кучку фекалий, и в этом смысле его драматургии оказывается порой гораздо человечнее его же прозы.
Андре Моруа. "Голландия"
Маленькую книгу прославленного французского писателя сложно назвать исследованием о стране или тем более путеводителем — это скорее развернутое эссе, написанное по следам не очень продолжительной поездки, случайных встреч и размышлений о природе "голландского чуда". А что Голландия является для Моруа истинным чудом, в этом сомнений нет: историю страны и ее народа он подает как героическую биографию, восхищаясь всем — от общественного устройства и голландской стойкости, мужественности и трудолюбия до полотен Рембрандта и местных университетов, приютивших некогда Декарта и Спинозу. Небольшой рассказ завершают сделанные уже не самим Моруа фотографии с комментариями, но они здесь как раз излишни, краткость только придает этой книге прелести, или, как отлично сказано в ее последнем абзаце, "чем достойнее и сдержаннее проявляется страсть, тем она прекраснее".
Катя Ледокол. "ПодНеБесы. План захвата мирового господства"
Нужно, что называется, быть в контексте, чтобы оценить порыв автора, скрывающегося за псевдонимом Катя Ледокол. "ПодНеБесы" — это укатанная некоторым, скажем прямо, наркотическим туманом история о том, как продюсер Иван Шаповалов, добившись мирового успеха с дуэтом "Тату", попытался этот успех разнообразными способами разменять и приумножить. Нельзя сказать, что книгу будет интересно прочесть тем, кто хотя бы краем уха не слышал об описываемых здесь событиях — двух-трехлетней давности. Вне контекста драматический накал происходящего вряд ли будет оценен по достоинству, а потому сюжет покажется попросту междусобойчиком. Более искушенным в этом смысле читателям будет, по крайней мере, небезынтересно попытаться угадать, кто скрывается за кличками вроде Мистер Власть или Мистер Рулька, как, пожалуй, и вычислить, кто такая сама Катя Ледокол. Самое же главное достоинство книги в том, что она вполне логично и убедительно подводит читателя к приложению — типовому договору между продюсером и артистом, снабженному комментариями о том, кто, как и по какому именно пункту может развести.