концерт классика
Свое шестидесятилетие известный скрипач Гидон Кремер отметил европейским гастрольным туром, предпринятым совместно с пианистом Олегом Майзенбергом. Завершилось турне в Москве — концертом в Большом зале консерватории. Двух редко выступающих у нас знаменитостей слушал СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Дуэт Гидона Кремера и Олега Майзенберга — из разряда респектабельных и уважаемых "долгожителей": вместе музыканты играют уже больше тридцати лет, после выезда из страны советов в полной мере сохранив творческую дружбу. Олег Майзенберг, к примеру, частый гость на фестивале в австрийском Локкенхаусе, который основал и проводит Гидон Кремер. Репертуарные предпочтения музыкантов в смысле их совместных выступлений и подавно успели за это время сложиться и зафиксироваться — шубертовский романтизм, изысканно уравновешенный ХХ веком (Веберн, Барток, Энеску). Нынешний концерт исключением не стал: дуэтными номерами, определявшими саму композицию концерта, были три вещи Шуберта, сольными — скрипичная соната Бартока в первом отделении и фортепианная соната Берга во втором.
Сопоставление не из дежурных, однако в данном случае поверхностное щекотание нервов предположительными контрастами (стилистическими, психологическими, идейными, какими угодно) отсутствовало полностью. В случае Шуберта это было даже странно, потому что никто не мог бы сказать, что у Гидона Кремера и Олега Майзенберга в его музыке находилось бы какое-то мятежное прозрение в композиторскую стихию первой половины ХХ века. Ля-мажорная и соль-минорная сонаты для скрипки и фортепиано, а также Интродукция и вариации на тему песни "Засохшие цветы" (из знаменитого шубертовского же цикла "Прекрасная мельничиха") звучали прежде всего сдержанно и созерцательно.
В открывавшей концерт ля-мажорной сонате сдержанность иногда даже едва не переходила в сухость, а созерцательность — в замкнутость. Звук скрипки Гидона Кремера был не то что деликатен, но и хрупок, почти бестелесен, интонации — почти шопотными, комнатными. Даже тонкий и умеющий свою красоту подавать с безукоризненным тактом и вкусом аккомпанемент Олега Майзенберга на таком фоне временами казался чересчур экспрессивным.
При в общем-то сходном по духу подходе в соль-минорной сонате было больше равновесия и законченности; помимо цепко и неотрывно удерживавших слух прозрачности и бережности здесь прозвучала более впечатляющая, уже бесспорная мера естественности, выверенности и емкости. Кажется, из всех шубертовских номеров при этом главной удачей оказались вариации на тему песни "Засохшие цветы": диалог музыкантов (вариации были написаны для фортепиано, однако впоследствии самим Шубертом переложены для двух инструментов) получился здесь если и не до такой абсолютной степени углубленным психологически, то едва ли не наиболее интересным, даже эффектным по той стройной драматургии, которую исполнители смогли прочитать в произведении.
Выходило, что такому Шуберту, интеллектуальному без рассудочности, красноречивому без позы и исповедальному без панибратства, Барток и Берг компанию составляли вполне естественным образом. Более того, и они были исполнены без намека на предсказуемость и трафаретность. Язык скрипичной сонаты соль-минор Бартока у Гидона Кремера приобретал даже неуловимые намеки на открытую эмоциональность музыки романтизма, ну а ранняя соната Берга в редкостном по благородству и изысканности исполнения Олега Майзенберга временами, казалось, отсылала к музыкальной стихии импрессионизма. Хотя бы временно вписывать своим исполнением вроде бы радикально разнящуюся по эстетическим установкам музыку в один размытый, ненавязчивый, но общий художественный контекст — действие, которое в принципе легкого успеха не сулит. Но в случае Гидона Кремера и Олега Майзенберга этот успех не просто безоговорочно признаешь — обаянию и аристократизму предъявленного результата просто невозможно что-либо возразить.