Марио Варгас Льоса. "Похождения скверной девчонки"

В свои семьдесят лет Марио Варгас Льоса написал роман, демонстрирующий живость сердца и воображения как ну если не у восемнадцати-, то у двадцативосьмилетнего. Нет, конечно, для того чтобы сложить повествование, подробно развивающееся на продолжении почти сорока лет, как это происходит в "Похождениях скверной девчонки", необходимы жизненный опыт, мудрость и профессионализм — все то, чем обычно обладает всемирно известный маститый писатель. Но для того, чтобы написать такую искреннюю и даже как будто наивную историю любви — той, что движет солнце и светила и про которую вроде бы и писать считается сегодня почти неприличным,— нужна практически юношеская дерзость.

"Похождения скверной девчонки" начинаются в 1950 году в перуанском городе Мирафлорес под музыку оркестра Переса Прадо и заканчиваются в самом конце восьмидесятых на юге Франции под шум морского прибоя, того самого, отмечает рассказчик (он же главный герой романа), который воспел Валери в "Морском кладбище".

Все это время герой книги занимается тем, что пытается стать жителем Европы и любовником той самой скверной девчонки, в честь которой названа книга. Ему в равной степени удается и то, и другое. В равной — то есть неполной. Он получает французское гражданство, покупает квартиру в Париже, но европейцем не становится. А отношения с обольстительной перуаночкой, впервые очаровавшей его еще в пятидесятых в родном Мирафлоресе, никак нельзя назвать любовной идиллией.

Сквозь призму этих прохладных, но прочных отношений своего персонажа с Европой и страстных, но непостоянных — со скверной девчонкой Льоса наблюдает события, волновавшие мир во второй половине ХХ века. Оптика взгляда на вещи в этом тексте принципиально иная, чем в современных серьезных романах, ставших привычной площадкой для выражения взглядов на общественное устройство. Героя больше всего на свете волнует его любовь, а еще отблеск заката на крышах острова Сен-Луи. Так что мы получаем изображение кубинской революции, перуанской террористической группировки Sendero Luminoso и движения хиппи ровно того масштаба, в котором все это присутствует в жизни частного человека. Все эти революции, социальные и сексуальные, занимают во вселенной героя Льосы место, равноценное нескольким абзацам в шестисотстраничной книге.

Все остальные абзацы своего романа Льоса тратит на любовь. Которая, несмотря на то что сам автор, скорее всего, в виду этого не имел, предстает парафразом любви Гумберта Гумберта к Лолите. Нет, в тяге пай-мальчика к скверной девчонке отсутствует даже намек на что-нибудь "извращенное" или "ненормальное". Но и здесь речь, по большому счету, идет об отношениях писателя и музы, писателя и писательства. И о том, что это только сначала нам кажется, что в предмете нашей любви нам важны какие-то особые качества типа крайней молодости или удивительной красоты. А потом неизбежно оказывается, что любим мы на самом деле ту особую штучку, особый изгибчик тела и души, который не зависит от того, прошла молодость или нет, сохранилась красота или нет.

Забавно, что в полном таких возвышенных идей романе Льоса умудрился свести политические и отчасти даже личные счеты. Единственный по-настоящему отрицательный образ в этой книге — японский функционер, якудза и изувер господин Фукуда. Так автор передает привет победившему его в 1990-м в борьбе за кресло президента Перу господину Фукимори.

Александр Сухочев. "Гоа-синдром"

Восторженное повествование Александра Сухочева о том, как найти настоящего себя в горячих гоанских песках, предваряется информацией о том, что партнером "проекта" — то есть собственно романа "Гоа-синдром" — является туристическое агентство. Групповые и индивидуальные туры в Индию, ашрамы, spa-центры. Адрес, телефон. Этот текст дополняет произведение Сухочева донельзя гармонично. "Гоа-синдром" — это, в принципе, приложение к туристическому проспекту. Только к проспекту, ориентированному не на тех зануд, которые хотят ехать в гостиницу с полным пансионом, хлебать местное пиво и развлекать детей в аквапарках (они ездят на юг Гоа), а на тех любителей проверенного экстрима, которые, упиваясь собственной независимостью, снимают бунгало, знакомятся с местным пушером и обязательно берут на прокат скутер (эти ездят на север).

Произведение Сухочева слеплено с любовью к читателю. Тут тебе и детективный сюжет с непременными двумя килограммами кокаина в упаковках из-под стирального порошка, и разрозненные заметки из жизни интернационала передовой молодежи, объединенного любовью к северному Гоа и расширению сознания, что, собственно, одно и то же. Имеется также главный герой — наивный парень из подмосковного города Королева. Он носит дурацкую кличку Болт и к концу повествования приходит к тому, что наркотики только портят ощущения. В качестве награды ему под завязку приготовлен любовный роман с очень хорошей индийской девушкой.

Но даже несмотря на эту индийскую девушку, судьба которой разворачивается где-то там, в стороне, специально для того, чтобы ее скутер на последних страницах врезался в скутер Болта, спешащего в аэропорт, чтобы улететь в заснеженную Москву, сюжет "Гоа-синдрома" разваливается по швам. Части, где в стилистике модных в девяностых кинофильмов излагается история тех самых двух кило кокаина, никак не пришиваются к зарисовкам на тему нашей тусовки в северном Гоа. Но это еще ладно — ведь никаких писательских свершений от Александра Сухочева никто и не ждет. Гораздо хуже то, что "Гоа-синдром" совершенно не справляется с задачей туристического проспекта. Даже если прочесть все триста страниц, совершенно непонятно — вот приедешь ты в северное Гоа, и куда податься? Где снять бунгало? Где взять скутер? Где купить травы?

Эми Тан. "Клуб радости и удачи"

"Клуб радости и удачи" американской китаянки Эми Тан в печати называют романом, но на самом деле это сборник рассказов, в каждом из которых так или иначе фигурируют четыре матери и четыре дочери. Матери играют по воскресеньям в маджонг, варят китайские пельмени и с трудом связывают два слова по-английски, дочери строят карьеру и не знают китайского. "Клуб радости и удачи" — попытка преодолеть пропасть между поколениями, рассказав матерям о детях и детям о матерях. Гуманитарная миссия текста не мешает его литературному совершенству. Тан пишет очень просто, но все ее слова попадают в точку. Она отстранена и объективна, но от ее историй щемит сердце. Например, от истории о женщине, вынужденной бросить двоих своих детей на дороге, чтобы выжить, или о женщине, которой приходится покончить с собой, чтобы обеспечить нормальную жизнь своей единственной дочери.

При этом Эми Тан рассказывает не о проблемах женщин или эмигрантов. Скорее, эти истории должны продемонстрировать наш взгляд на китайцев. Они оказываются хоть и немного чудными, но понятными.

Жвалевский--Пастернак. "Я достойна большего"

"Я достойна большего" — уже второй роман Жвалевского--Пастернак про то, как современной офисной леди обрести свою любовь или хотя бы немного самоуважения. Красотами стиля или полетами фантазии он не блещет, зато отличается хорошим знанием современных реалий.

Главная героиня романа — бухгалтер Ирина Николаевна Петрова, "будущий автор бестселлеров", как указано в первых же строчках. В свои тридцать два года она, конечно, не нашла женского счастья, зато начала писать роман о своем более удачливом alter ego Марине. Судьбы бухгалтера Петровой и дизайнера Марины сплетаются все теснее, а под конец их и вовсе не отличить друг от друга. Героиня находит универсальный способ борьбы со всеми неудачами — моментально превращать их в строчки новых романов.

Андрея Жвалевского и Евгению Пастернак очень любят издатели. Им очень просто и легко даются романы про счастье обыкновенной современной женщины. За модой они не бегают, под Бриджит Джонс не косят, сюжетным калькам не следуют и даже могут отважиться на почти вызывающий для женского романа открытый финал.

Bryan Ferry "Dylanesque" (Virgin)

В памяти от предыдущего альбома главного денди английского рока Брайана Ферри "Frantic" (2002) осталось только то, что для его записи фактически воссоединилась великая группа Roxy Music. Самой впечатляющей записью господина Ферри за последние 13 лет поклонники единодушно признают его альбом кавер-версий шлягеров 1930-х годов "As Time Goes By" (1999). Песни "Slave to Love" и "Don`t Stop the Dance", принесшие славу господину Ферри как сольному исполнителю, по-прежнему остаются в его репертуаре, он с радостью исполняет их. Однако сочинить нечто подобное у него давно не получалось. На новом диске Брайан Ферри также не стал рисковать и взялся за то, что ему знакомо и дорого,— за песни Боба Дилана.

По сути дела, получился перепетый Брайаном Ферри дилановский the best. Альбом открывается песней "Just Like Tom Thumb`s Blues", знаменитой, среди прочего, тем, что послужила прототипом композиции Бориса Гребенщикова "Железнодорожная вода". Ровно посередине — многократно перепетая разнообразными выдающимися поклонниками Боба Дилана песня "Knockin` on Heaven`s Door". Закрывает альбом "Dylanesque", возможно, самая известная песня Боба Дилана "All Along the Watchtower", ассоциирующаяся прежде всего с кавер-версией Джимми Хендрикса.

Альбом "Dylanesque", как водится у Брайана Ферри, сыгран мегазвездным составом музыкантов, среди которых много лет простоявший в тылу у Pink Floyd басист Гай Пратт, Пол Кэррак — певец и клавишник из Mike & The Mechanics, барабанщик Энди Ньюмарк из Sly & The Family Stone и сам Брайан Ино, экс-участник Roxy Music и продюсер номер один в мире.

Из тысяч кавер-версий песен Боба Дилана наибольшую известность приобрели либо переработки стилистически близких ему фолк-исполнителей, либо версии гитарных групп, нагружавших песни тяжелыми соло и форсировавших вокал. На этом фоне у Брайана Ферри получилась пластинка, наиболее близкая понятию "поп". Как и в случае с песнями из альбома "As Time Goes By", господин Ферри максимально подчеркнул мелодическую составляющую, а также попытался всячески "расцветить" аранжировки. По мере сил он пытался сделать это, оставаясь в рамках саунда традиционной рок-группы, однако это, конечно, далеко не то сухое, часто однообразное и по нынешним меркам скупое звучание, которое знакомо нам по оригиналам. Брайан Ферри представил на этом альбоме глянцевого Дилана. Но, пожалуй, этот артист — один из немногих, кому это в принципе может быть позволено. Возможно, композитор Брайан Ферри и потерял нюх, но голос поп-певца Брайана Ферри определенно не потерял ни йоты магии. Послушайте хотя бы довольно бледную версию "All Along the Watchtower", которая выживает только за счет вокала.

Путаный текст на вкладке к альбому не объясняет ничего, кроме простого факта: в песнях Боба Дилана чаще, чем в чьих-либо иных, встречается проявление божественного, но в конце концов это всего лишь песни. А вот обложка конкретно озадачивает. Зачем нужно было пририсовывать к голове Брайана Ферри лучистый нимб на манер Джея Кея из Jamiroquai, знает, наверное, только прославленный фотограф Антон Корбийн.

"Mashed" (EMI)

Давно известный трюк, состоящий в совмещении в рамках одного трека элементов разных песен, обрел второе дыхание в цифровую эру. Большая часть mash-up-мейкеров предпочитает творить в интернете: там их сложнее поймать за руку правообладателям. На различных сайтах выкладывается множество треков, склеенных из ударных и узнаваемых ингредиентов хитов. Отбросов и просто скучных номеров в этом кипящем вареве гораздо больше, чем талантливых переработок, но mash-up тем не менее в моде, и, например, люди, скрывающиеся за маркой FuckingTosh, умудряются продавать свои довольно топорные миксы в хороших нью-йоркских магазинах, вообще не напрягаясь по поводу юридической стороны вопроса и печатая обложки CD на обычном ксероксе.

Индустрия не могла долго оставаться в стороне от столь явного тренда. Первую полностью чистую в правовом отношении компиляцию в стиле mash-up (он же — бастард-поп) выпустила корпорация EMI. Судя по сборнику "Mashed", доступному в формате CD, изготовители смешанных треков существенно продвинулись по сравнению с первыми примитивными работами, в которых рэп или a capella-вокал из одной песни накладывался на инструментальные партии другой. Обычно трек такого рода можно было послушать один раз, улыбнуться и тут же забыть. На "Mashed" представлены математически точные работы, в лучших из которых слушатель действительно получает двойную порцию удовольствия в стандартный промежуток времени, отведенный радиосинглу или танцевальному треку. Среди настоящих жемчужин — треки "Rapture Riders" (Blondie плюс The Doors), "Sing Back Connection" (Elastica плюс Moloko) и хорошо известная поклонникам жанра работа диджея Эрола Алкана "Can`t Get Blue Monday out of My Head" — слияние главных хитов Кайли Миноуг и группы New Order. Однако самый сильный трек сборника — "Passenger Fever", он сложен из песни Игги Попа "Passenger" и нестареющей темы "Fever" в версии Пегги Ли. Полный восторг.

LCD Soundsystem "Sound of Silver" (EMI)

Первый же трек "Get Innocuous" c нового альбома Джеймса Мерфи из продюсерского дуэта DFA тоже напоминает нечто вроде mash-up. Здесь смешаны Kraftwerk, модный диско-панк и барабаны U2, однако сочинено и сыграно все самим господином Мерфи — для его сольного и очень востребованного взрослой аудиторией проекта LCD Soundsystem. Второй номер "Time to Get Away" — это уже практически абсолютное подражание лидерам танцевального рока и бывшим подопечным продюсера, группе The Rapture. На третьей позиции — главная вещь диска "North American Scum" ("Североамериканское барахло"). Здесь к прыгучему постпанку подмешивается визгливый девичий вокал, без которого запись сегодня нельзя считать до конца "актуальной". Чем дальше — тем больше влияния 80-х, моде на которые два года назад дал очередной толчок дебютный альбом нью-йоркского артиста — "LCD Soundsystem". Приятное отличие "Sound of Silver" от "LCD Soundsystem" — значительно более живое, натуральное ощущение от записи. Если в 2005 году Джеймс Мерфи занимался реструктуризацией моды на танцы под рок на уровне эксперимента, то в 2007-м он, похоже, вдыхает этот воздух полной грудью, получая физическое наслаждение.

Pop Levi "The Return to Form Black Magick Party" (Counter Records)

Англичанин из Лос-Анджелеса Поп Леви был известен как участник проекта Super Numeri, затем играл на бас-гитаре в составе Ladytron, а теперь выпустил дебютный сольный альбом, по поводу которого ревнители артистической самобытности могут только всплеснуть руками: "Ну, это уже вообще ни в какие ворота!" Достаточно взять первый сингл с альбома "Blue Honey". Только глухой не расслышит в нем мотивы "Jean Genie" Дэвида Боуи, "Higher Ground" Стиви Уандера и "Children of Revolutuon" T.Rex. Похожие претензии можно предъявить и прочим трекам с пластинки. Однако вооруженный современными технологиями господин Леви на каждый из этих архетипических номеров аккуратно накладывает еще несколько слоев грима, насыщает ядовитыми красками и взвинчивает классический глэм до температуры кипящей лавы. Легче всего сравнить Попа Леви с Scissor Sisters и на этом успокоиться. Однако, судя по всему, артист преследует здесь еще какие-то цели кроме танцевальных. Возможно, его альбом — это глобальная реконструкция атмосферы 70-х, только за вычетом фанка и диско, и если так, то господину Леви это отчасти удалось.ЪИздание-Коммерсантъ-Украина-Weekend

"Тайный призрак" (Kwaidan, 1964)

Лавина фильмов, подражающих классическим японским фильмам о привидениях, и еще более прискорбных опусов, подражающих подражаниям, кажется, окончательно девальвировала древний и почтенный жанр мистических историй "квайдан". Выход на DVD "Тайного призрака" (Kwaidan) классика Масаки Кобаяси (1916-1996), казалось бы, восстанавливает историческую справедливость, ставя на место разбушевавшихся "мертвых дочерей" и отключая назойливые "звонки". Умопомрачительно, на грани галлюцинации красивый фильм в свое время заворожил европейскую публику, открыв ей японскую демонологию. До "Тайного призрака" фестивальная публика знала лишь аскетические "Сказки влажной луны после дождя" (1953) другого великого японца — Кэндзо Мидзогути. Между тем "Тайный призрак" — тоже стилизация. В основу фильма легли опубликованные в 1904 году новеллы Лафкадио Херна (1850-1904), полуирландца, полугрека, знаменитого американского журналиста, в 1890 году отправившегося писать репортажи в Киото, да так в Японии и оставшегося. Херн преподавал английский язык в Императорском университете, женился на дочери самурая, принял японское гражданство и даже сменил имя на Коидзумо Якуми.

"Тайный призрак" — сборник из четырех новелл, интонация которых меняется от патетически серьезной до сюрреалистически хулиганской. В "Черных волосах" обедневший самурай, некогда бросивший любящую жену ради карьеры, возвращается годы спустя домой и застает ее такой же прекрасной, как и прежде. Беда только в том, что это уже не совсем его жена. В "Снежной женщине", приземленной, крестьянской сказке, тоже есть женщина-обманка: жена простоватого дровосека оказывается жуткой волшебницей, некогда загубившей его друга. Но даже по сравнению с пылающими закатами и ледяными узорами первых двух новелл "Сказание о Хойчи безухом" — апогей эстетства. Кобаяси ухитрился передать на экране ощущение кровавой битвы двух самурайских кланов, не прибегая к постановочным эффектам, да и вообще обходясь без актеров. Просто камера скользит по фрескам в храме, на которых изображена битва, а за кадром звучит боевой клич и звон мечей: эффект присутствия превосходит все возможные и невозможные ожидания. "Бедное", если судить по затратам, кино оборачивается аристократически роскошным. Это знаменитый слепой музыкант Хойчи исполняет по просьбе таинственных самураев, естественно оказывающихся жертвами той стародавней битвы, песню об их подвигах. Кобаяси подспудно ломает интонацию новеллы: мрачная баллада оказывается плутовской побасенкой. Спасая Хойчи от похищения призраками, мудрые монахи покрывают его лицо иероглифами-оберегами. Но по запарке забывают расписать бедолаге уши: вот и быть с тех пор Хойчи безухим. Наконец, последнюю новеллу — "В чашке чая" — непонятно, по какому "ведомству" зачислить: буддистского коана, англосаксонского абсурдизма или предчувствия сюрреализма. Как только благородный самурай намеревается пригубить чашку чая, с ее дна улыбается ему наглый соперник. Самое простое решение — выпить обидчика — оказывается для героя роковым.

"Самый длинный день" (The Longest Day, 1962)

На Рождество в США по телевизору всегда передают "Щелкунчика", 6 июня, в день высадки союзных войск в Нормандии в 1944 году,— "Самый длинный день", самый знаменитый военный фильм в истории кино. Он неописуемо эклектичен. На все три часа фильма приходятся ровным счетом два эпизода, передающих "окопную правду" войны. Гибель американского десанта во французской деревеньке: зацепившийся за шпиль церкви парашютист бессильно наблюдает смерть товарищей. И высадка на нормандском пляже: среди кровавого хаоса невозмутимо отдает распоряжения английский офицер, под ногами у него суетится любимый бульдог. Все прочее, несмотря на усилия Джона Уэйна, Роберта Митчема, Ричарда Бартона, Бурвиля и еще десятков "звезд",— чистой воды соцреализм о мудрых генералах, чуть комичных французских партизанах и звероподобных эсэсовцах. Фильм, игнорировавший Восточный фронт как таковой, вызвал бешенство Кремля: Политбюро постановило дать "наш ответ Чемберлену". "Освобождение" Юрия Озерова, снятое во исполнение этого решения, право же, превосходит "Самый длинный день" по всем статьям.

"Леди на один день" (Lady for a Day, 1933)

Фрэнка Капру (1897-1991) называют мэтром голливудской комедии, но он был не столько комедиографом, сколько сказочником, утешавшим в годы Великой депрессии разоренный средний класс, и пропагандистом изначальных ценностей американского общества, переходившим иногда на вполне тоталитарную интонацию. Если проводить параллели с отечественным кино, то потенциальным "нашим Капрой" был Эльдар Рязанов, но считает себя его наследником Дмитрий Астрахан, снявший ремейк "Леди" и доведший до логического абсурда принцип Капры "все будет хорошо". "Леди" — эталонный фильм великого утешителя. Бродяжка по прозвищу Яблочная Энни (Мэй Робсон) торгует фруктами на Таймс-сквер и врет в письмах своей дочери, воспитывающейся в испанском монастыре, о своем удачном браке и великосветской жизни. Когда же дочь, действительно повенчанная с испанским графом, собирается навестить мать, на помощь Энни приходит профессиональный игрок Дейв (Уоррен Уильямс), считающий, что торговка приносит ему удачу. После забавных перипетий все завершается полным классовым миром и братанием маргиналов с сильными мира сего.

"Вся королевская рать" (All the King`s Men, 1949)

Фильм Роберта Россена (1909-1966) хорош всем. Отличная литературная основа: роман Роберта Пена Уоррена о взлете и крахе провинциального политика Вилли Старка (Бродерик Кроуфорд), беспринципного демагога, популиста, потенциального Гитлера. Политическая актуальность: прототип Старка — губернатор Луизианы, сенатор Хью Лонг, накануне своего участия в президентских выборах убитый, как и герой романа, одиноким мстителем. Блестящие актерские работы. Участие в съемках реальных жителей рабочего калифорнийского городка Стоктон, придавшее драме почти неореалистическую достоверность. Одно "но". Нам смотреть классическую версию романа Уоррена очень скучно, поскольку ее невольно сравниваешь с советской экранизацией 1970 года. Дело не в том, что советский фильм лучше: он не хуже. Он даже сознательно вторичен: его авторы были, безусловно, знакомы с фильмом Россена. Но как бы ни был хорош Кроуфорд, ему не сравниться с советским Вилли Старком, сыгранным Георгием Жженовым, битым лагерным волком. И нет в фильме 1949 года таких моментов истины, как тот эпизод, где Старк Жженова камлал: "Кровь! Я вижу кровь на Луне! Дайте мне топор!"

"Лицо со шрамом" (Scarface, 1932)

Первый великий гангстерский фильм. Почти документальная история "черного быка" Аль Капоне, включая расстрел конкурента в больничной палате и "бойню в День святого Валентина" в чикагском гараже. По замыслу режиссера Ховарда Хоукса (1896-1977) — "история семейства Борджиа в Чикаго". Капоне фильм одобрил: ему льстило быть Тони Камонте (Пол Муни), героем трагедии с инцестуальным привкусом, а не криминальной хроники. Продюсеры в ужасе заставили вырезать из фильма инцест и трогательную любовь Тони к мамочке. По количеству эпизодов, вошедших во все антологии киноязыка, "Лицо со шрамом" входит в число рекордсменов. Тень безликого убийцы, скользящая по экрану: это придумал Хоукс. "Что может остановить меня в такой момент", ария из "Лючии ди Ламмермур", которую насвистывает киллер,— это Хоукс экспериментирует со звуком, только что пришедшим в кино. Ящики с надписью "Ананасы", из которых зондеркоманда извлекает автоматы: эй, привет, Тарантино! И мотив креста, постоянно вторгающийся в изображение: кровавую грызню италоамериканских ублюдков вдруг осеняет мощная католическая мистика.