гастроли
На сцене Театра имени Леси Украинки с премьерным спектаклем "По По" перед киевскими зрителями выступил Евгений Гришковец. Каталог смертей в исполнении актера оказался для его поклонников меньшим потрясением, чем выход на сцену Александра Цекало в роли второго Евгения Гришковца.
Любимец публики всех возрастов появился в Киеве с постановкой, в которой, судя по анонсам, намечались подвижки в давно сложившемся театральном формате под лейблом "Евгений Гришковец". Самое неожиданное — впервые за много лет человек-театр решился прочесть со сцены не текст собственного сочинения, а то, что написано другим, к тому же классиком. Странное название и есть буквальная расшифровка того, как спектакль сделан,— по мотивам новелл и баллад Эдгара По. Еще одно новшество: театр Евгения Гришковца хотя бы внешне перестал быть монологом, и к нелепому человечку на сцене прибавился другой, еще нелепее — в роли Гришковца-2 рискнул попытать счастья Александр Цекало. Одним словом, для поклонников калининградского актера и прозаика поводов поволноваться было больше чем достаточно, и если бы публика решила, что Александр Цекало играет все-таки чуть-чуть талантливее, а Эдгар По пишет немножко лучше, Гришковцу бы это вряд ли простили.
Но обошлось: и американский классик, и российский шоумен существуют в "По По" всего лишь как двойники главного героя. То есть сюжетная канва историй, которыми в порядке дружеского трепа по ходу спектакля обмениваются оба персонажа, действительно позаимствована у Эдгара По, но во всем остальном это, конечно, По, переписанный по-гришковецки. В соавторы спектакля американский романтик попал исключительно благодаря своей экстравагантности — чем более далекой от нормальной жизни кажется каждая следующая байка, тем рельефнее на таком фоне выглядит манера актеров ее преподносить. Да и экстравагантность здесь тоже особого рода: из всего массива сочинений Эдгара По отобраны не просто оригинальные, но такие, где речь идет о смерти, притом приключившейся самым невероятным образом.
Обо всех этих заживо вмурованных в стену дегустаторах амонтильядо, дядюшках, которых из любопытства отравили малолетние племянники, и забытых в склепах любовницах рассказано со сцены тоном окультуренного зощенковского персонажа. Метафизика смерти вообще и особый ужас немотивированной смерти (до Кафки уже рукой подать) этому персонажу недоступны по определению — в его пересказе все ужасное становится просто мило-смешным и чуть-чуть нелепым. Поклонники Гришковца в таких случаях говорят, что всему безжизненному и абстрактному он придает человеческую теплоту, без которой даже распоследний классик — всего лишь сухомятка. Правда, те немногие, кто от этой игры почему-то не приходит в восторг, готовы спорить, что превратить весь мир в собственное отражение — невелика заслуга. И что как раз эту способность в недавние времена вполне резонно называли мещанством.
В том, как Евгений Гришковец и копирующий его во всем Александр Цекало лепят своего персонажа-простака, по сравнению с прошлыми спектаклями нет ничего нового. По-прежнему главная цель — создать такую полую фигуру, с которой мог бы отождествить себя любой зритель в зале. По-прежнему единственная возможная форма для такого спектакля — это монолог, так что выведи Гришковец даже десять персонажей, спор между двойниками все равно бы не получился. И, как всегда, ему снова простили все — те, кто видит мир не по-гришковецки, на его премьеры давно не реагируют.