концерт классика
В Концертном зале имени Чайковского прошел концерт Российского национального оркестра. Под управлением своего главного приглашенного дирижера Владимира Юровского музыканты исполнили симфоническую поэму Рихарда Штрауса "Так говорил Заратустра" (во втором отделении) и первый концерт для фортепиано с оркестром Брамса. Солировала всемирно известная молодая французская пианистка Элен Гримо (интервью с ней см. в Ъ от 27 февраля), выступавшая в Москве впервые. Рассказывает СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Брамсовский романтизм пианистка старалась интерпретировать спокойно, по-взрослому веско и зрело. Даже властно, хотя в этой прямодушной властности проявлялась и определенная скованность, недостаток гибкости, оттенков, тонкой работы с деталями. Может быть, свою роль сыграла нехватка совместных репетиций с оркестром — довольно часто игра Элен Гримо, все-таки тяготевшая скорее к строгости и жесткости, контрастировала с более нервической (в первой части — даже несколько раздерганной) интерпретацией музыки Брамса, которую предлагали дирижер и оркестр.
В целом, однако, само качество взаимодействия между пианисткой и РНО, пусть не столько выработанного на репетициях, сколько "пойманного" отчасти интуитивно (тем интереснее), было совсем не обескураживающим. Обнаружилось немало моментов, когда прекрасное и благодарное единодушие между солисткой и оркестрантами ощущалось почти физически,— ближе к концу первой части, например, или во всех тех случаях, когда Элен Гримо, оставляя упрямо-настойчивое звучание, мягко и красиво растворяла окончания своих фраз в прозрачной массе оркестрового звука. Третья часть концерта по своей удачно получившейся мускулистости и напряженности и вовсе была, наверное, едва ли не самым удачным эпизодом в смысле того, что показали и солистка, и музыканты оркестра (особенно хотелось бы отметить поразительную чистоту и проникновенность звучания валторн). И все же выступление Элен Гримо в конечном счете не выглядело ни идеальным, ни бесспорным: за резкостью, смелостью, подчас даже (во второй части) насмешливостью чувствовались какая-то ломкость, какая-то зажатость (не отсюда ли порядком тяжеловатая педаль) и пожалуй что ограниченность.
И уж точно совсем не проходной вышла дополнявшая выступление пианистки симфоническая поэма Рихарда Штрауса "Так говорил Заратустра", сыгранная оркестром во втором отделении. Едва ли не самый известный симфонический опус композитора (ревущая фанфарная интродукция к этой вещи растаскана по солидному количеству киношных саундтреков, а отечественному слушателю, даже совсем незнакомому с Ницше, хорошо знакома как "музыка из 'Что? Где? Когда?'") Владимир Юровский подал с обаятельной свежестью и нетрафаретностью. Ничего не теряя в восторженно-экстатическом настроении музыки, РНО радовал по-хорошему безапелляционным, широким и интересным звучанием. Прежде всего занимал контраст между строгой, суровой медью (а также таинственно-иератичными деревянными духовыми), с одной стороны, и неожиданно чувственными, вкусными, почти сентиментальными струнными — с другой. Тем более ценной, однако, вслед за всем этим выглядела трезвая самоирония дирижера, не испугавшегося после надрывного концерта Брамса и велеречивости "Заратустры" предложить в качестве биса увертюру к "Летучей мыши" Иоганна Штрауса.