премьера
В четверг в Колонном зале имени Лысенко Национальной филармонии состоялась премьера камерной оперы "Дидона и Эней" Генри Перселла. Инициатор, режиссер и дирижер спектакля Роман Кофман не удержался в рамках заявленного в афишах "концертного исполнения", снабдив постановку всеми атрибутами обаятельного своей непосредственностью любительского театра.
В своем решении сделать из "Дидоны и Энея" забавное и веселое зрелище известный киевский дирижер Роман Кофман просто пошел на поводу у создателей и заказчиков первой английской оперы. Либреттист Наум Тейт и композитор Генри Перселл разбавили персонажей эпической поэмы Вергилия исконно британскими ведьмами и злыми духами. А условия премьеры (опера была написана в 1689 году для учениц женского пансиона) продиктовали эстетику любительского театра, где малыми средствами делается великое. Впрочем, исполнителей — оркестр, хор и солистов — любителями не назовешь: их состав был подобран блестяще, из молодых, но проверенных профессионалов.
До начала спектакля на сцене Колонного зала можно было увидеть пюпитры оркестрантов (слева), возвышения для хористов (справа) и два небольших разной высоты подиума посередине. На переднем плане в противоположных концах сцены стояли два трельяжа, а перед ними, попивая минералку, сидели спиной друг к другу девушка и парень в обычной одежде. Чудесные превращения происходили постепенно. Сначала шумная толпа, внезапно появившаяся на сцене, так же быстро разделилась на Киевский камерный оркестр и камерный хор "Кредо" (хормейстер Богдан Плиш), между которыми почетные места заняли Валерий Михалюк (клавесин) и Дмитрий Глущенко (партия basso continuo). Затем некий диккенсовский на вид персонаж повесил за спиной у дирижирующего увертюрой Романа Кофмана табличку с надписью "Палац" ("Дворец"), и началась первая сцена.
Украинские постановщики воспользовались самой распространенной редакцией "Дидоны и Энея", сделанной Бенджамином Бриттеном и Имоген Холст, однако пять сцен сгруппировали не в три, а в два действия (антракт был сделан между второй и третьей сценами). Впрочем, за делением на сцены можно было проследить только по меняющимся за спиной Романа Кофмана табличками, и даже в антракте сцена не пустовала: Дидона (Ольга Табулина) и Эней (Андрей Бондаренко), лежа на подиуме, демонстрировали засидевшейся в зале публике и фотографам апофеоз оперной любви, то есть вполне безобидные объятия и поцелуи.
Постановка вообще пестрела любопытными "табличками", заложенными не в бюджете постановки, а исключительно в режиссерской находчивости. Раскаты грома (естественно, в записи) сигнализировали о буре, хористы в ненастье раскрывали над собой зонтики. Однако и собственно музыкальной выразительности никто не отменял. Если хор и оркестр звучали на протяжении спектакля точно, но довольно сдержанно, то эмоциональный и тембровый диапазон восьми солистов был просто необъятен. Ровный и благородный голос исполнителя партии Энея Андрея Бондаренко был вне конкуренции, чего не скажешь о семи дамах (писалась-то опера для женского пансиона). Их роли требовали совершенно разной интонации, но даже на такой пестрой палитре идеальной подачей звука и сценической выдержкой выделялась Елизавета Липитюк (Белинда, приближенная Дидоны). Госпожа Липитюк как певица была, вне сомнения, лучшей, однако как актриса несколько однообразной — роль верной подруги царицы позволяла ей открыто проявлять нежные чувства разве что ко Второй даме (Оксана Мирошниченко). Остальные исполнители большие или меньшие вокальные недостатки компенсировали хорошей игрой. Совсем не страшные и даже очень привлекательные Колдунья (Ирина Житинская) и две Ведьмы (Ольга Безсмертная и Ольга Янченко) с удовольствием подражали троим героиням популярного американского телесериала "Все женщины — ведьмы". Появившись сначала на балконе в роли Духа, а затем на сцене как Матрос, Валерия Тулис отлично спела оба эпизода.
С Дидоной же дела обстояли посложнее. Ольга Табулина в царском величии и монаршем страдании намеренно не сливалась с многофигурным ансамблем, однако в исполнении арий так и не достигла настоящих высот: ее пение хоть и было самым выразительным, однако далеко не безупречным. Если бы не экспортированный в античность нерушимый закон английского высшего сословия, то в данном случае Энею следовало бы предпочесть Дидоне ее подругу Белинду.