"Это диверсия против армии"

19 февраля в Ростове-на-Дону в окружном суде СКВО возобновляется процесс по делу дважды оправданного присяжными капитана ГРУ Эдуарда Ульмана, который в начале 2002 года расстрелял и сжег в Шатойском районе Чечни шестерых мирных жителей. Накануне процесса Эдуард Ульман рассказал корреспонденту "Власти" Сергею Артемову, к чему, по его мнению, приведет возможный обвинительный приговор.

14 января 2002 года прокуратурой Шатойского района Чечни были арестованы командир разведгруппы 641-го отряда спецназа ГРУ капитан Эдуард Ульман, лейтенант Александр Калаганский, прапорщик Владимир Воеводин. Их обвинили в убийстве 11 января 2002 года шестерых мирных жителей — директора Нохч-Келойской средней школы Саида Аласханова, завуча школы Абдул-Вахаба Сатабаева, лесника Шахбана Бахаева, водителя Хамзата Тубурова, жительницы села Нохч-Келой Зайтхан Джаватхановой и ее родственника Джамлайла Мусаева. Аласханов был убит при обстреле машины, в которой находились мирные жители, пятеро оставшихся в живых были расстреляны позже. Четверо были убиты сразу, Джамлайлу Мусаеву удалось убежать, но от полученного ранения он вскоре скончался. Пять трупов группа Ульмана положила в машину и сожгла.

Передавший капитану Ульману приказ о расстреле майор Алексей Перелевский был арестован, но вскоре его отпустили под подписку о невыезде. В конце 2002 года под подписку о невыезде были отпущены Калаганский и Воеводин. Под арестом остался только Эдуард Ульман.

27 октября 2003 года Северо-Кавказский окружной военный суд (Ростов-на-Дону) начал слушание дела. 29 апреля 2004 года присяжные оправдали военных. Эдуард Ульман был освобожден из-под стражи в зале суда. 26 августа по жалобе потерпевших Верховный суд РФ отменил вердикт "из-за нарушений при формировании коллегии присяжных". С обвиняемых была взята подписка о невыезде. 19 мая 2005 года присяжные снова оправдали подсудимых, и 30 августа это решение было отменено Верховным судом.

17 ноября 2005 года в суде СКВО начался третий процесс. В феврале 2006 года он был приостановлен в связи с запросом президента Чечни Алу Алханова в Конституционный суд о правомерности рассмотрения присяжными дел о преступлениях, совершенных в Чечне, в отсутствие в республике суда присяжных. 6 апреля 2006 года КС согласился с позицией Алханова и постановил вести подобные дела в составе коллегии из трех профессиональных судей. 12 декабря 2006 года суд СКВО вернулся к рассмотрению дела в таком составе.

— Чего вы ждете от возобновления процесса?

— Моя задача проста — дать максимальную информацию о произошедшем. Но меня настораживает отмена двух оправдательных приговоров. Что для того, чтобы лишить меня конституционного права на защиту в суде присяжных, было принято даже специальное постановление Конституционного суда РФ. Военнослужащие, особенно выполняющие боевые задачи, и так в правах ограничены, а теперь их лишили возможности доказывать свою невиновность беспристрастным судом присяжных. Сейчас властям нужны не герои, а жертвы. Чтобы успокоить общественное мнение не только в Чечне, но и в Европе. Мне очень хочется, чтобы у судей, которые будут судить меня, хватило не только справедливости, но и мужества иметь независимую оценку. Я простой солдат, который выполнил приказ. А когда солдат унижают — подвигов больше не ждите.

— А когда вы приказ выполняли, вы понимали, что он преступный?

— Чтобы это понимать, надо не доверять командирам и предполагать, что тебя используют в качестве орудия преступления. Дисциплина в спецназе основывается на доверительных отношениях независимо от должности. И если это требуют — значит, это необходимо. Мне же не сказали, что сделай так, чтобы их (чеченцев.— "Власть") не было, мне четко поставили боевую задачу на уничтожение. Я трижды запрашивал подтверждение этого приказа и трижды его получал. Если бы сохранилась запись радиопереговоров службой РЭБ, то это бы сняло все вопросы ко мне.

— Как вы оказались у аула Дай?

— По разведданным, в районе аула Дай находился Хаттаб с пятнадцатью арабами, еще пять наемников шли к ним на соединение. Нам было приказано поставить им засаду. Времени на подготовку мне не дали. Группа, которую мне выделили, готовилась со своим штатным командиром. Только успел собрать снаряжение и проверить оружие — и вперед. В вертушке мы еще не знали, в какой район Чечни летим. Точное место засады нам должны были указать только после десантирования.

— Что было после высадки?

— Не успели толком изучить заснеженную местность, только развернули боевые порядки, как вылетел этот "уазик". Я выбежал наперерез из-за кошары, машу рукой, чтобы остановились, понимаю, что водитель не может меня не видеть. Но "уазик" проезжает мимо. Я присел на колено и, помня, что у меня в магазине третий трассер, даю под острым углом вдогонку очередь перед машиной. По звуку двигателя слышу, что водитель нажал на газ, и тогда сработала подгруппа прикрытия. Машина качнулась (как потом выяснилось — из-за ранения в ногу водителя) и остановилась. Оттуда вышли пятеро человек. В машине при досмотре я обнаружил труп. Мы обыскали людей, и после досмотра автомобиля фельдшер и сержант оказали помощь раненым. А я сразу связался с оперативным дежурным и доложил по рации свои координаты, обстановку. Я видел, что рядом кружатся вертолеты, и запрашивал борт для эвакуации раненых, пояснил, что у меня один "двухсотый" и два "трехсотых" (один убитый и два раненых.— "Власть"). Мне сказали: "Жди".

— Почему ваши люди стреляли на поражение, ведь из машины не велся огонь?

— "Уазик" не останавливался после нашего предупреждения. Это могла быть разведгруппа, "пробивающая" дорогу. Не надо считать Хаттаба дураком — при передвижении важного лица впереди всегда идет разведка. Это азы военной науки. Сейчас, конечно, все видится по-другому, а тогда у меня не было никакой информации, не было времени на раздумья.

— Что вы сделали с пленными?

— Мы им наложили жгуты и убрали в укрытие, а сами стали готовиться к боестолкновению. Группа потеряла главное преимущество спецназа — скрытность. Не понимал я общего замысла и своего места в нем. А поздним вечером нам приказали подорвать "уазик". Ничего себе, думаю, я и так "засветился", так сейчас еще и "подсветку" включу. Я тогда решил, что мы оставлены на месте в качестве приманки. В общем, психологически я был готов выступить в роли приманки, тут главное — не паниковать, а спокойно подготовиться к встрече с противником. И голова моя была занята тем, откуда нас станут долбить, куда организовать отход, как распределить силы. Но "уазик" я подрывать не стал. Часов 17 мы ждали боя. Ослабляли пленным жгуты, потом к вечеру через оперативного дежурного майора Перелевского пришла команда руководителя операции полковника Плотникова их уничтожить. Сейчас Перелевский такой же подсудимый, как и я. А полковник Плотников от своего приказа отказался.

— О чем вы подумали, когда получили приказ?

— Первая мысль у меня тогда шевельнулась: кто они такие для сопротивления, раз их надо срочно уничтожить, а не доставить как положено в расположение и допросить? И чем это грозит группе? Ведь после выполнения этого приказа мне велели остаться на месте.

— Кому вы поручили исполнить приказ?

— Самым опытным, срочнику такое дело не доверишь. Два ствола — пять целей.

— Но один пленный убежал.

— Да, убежал, насколько хватило сил. Метров на сто. В кустах в темноте его следы потерялись. Ребятам показалось, что след уходит в реку, а зимой в реку они не полезли — мы выходили на шесть суток. Вот его и нашли потом местные жители.

— А что было потом?

— Перед тем как сменить место засады, мы погрузили убитых в "уазик", подорвали его и затем подожгли бензином. Только залегли на новом месте, как на нас едва не наехала пехота. Я такой каши не видел. Я понял, что управление операцией отсутствует.

— Когда начались допросы?

— Примерно через сутки. Нас спешно на броне эвакуировали в расположение 291-го гвардейского мотострелкового полка в Борзое. Даже не дали прийти в себя после снега и забрать оружие с брони. Построили возле штаба после 21.00. Помню, к нам вышел в синих тренировочных штанах с оттопыренными коленками военный прокурор полковник Анатолий Вершинин и сказал так снисходительно, с ехидцей: "Вы про Буданова знаете?" Мы кивнули, а он нам: "Вот вы будановыми и будете". То есть расследование даже не началось, но прокуратура свои выводы уже сделала.

— И как вы отреагировали — все, попались?

— Да нет. Просто мы удивились. Дело в том, что до возвращения в пункт постоянной дислокации группа считается на выходе, и вся информация о ее действиях является закрытой. Я тогда обратился к полковнику Золотареву — советнику Плотникова от спецразведки, насколько я могу делиться со следствием информацией, он мне сказал: "Все в порядке, скажите правду, что завалили всех". И мы на первых же допросах рассказали все как было. Оперативный дежурный майор Перелевский, передававший мне приказ, и полковник Золотарев фактически подтвердили приказ. Утром часов в шесть всех отпустили.

— А с Плотниковым не общались?

— Я сразу же после допросов пошел к руководителю операции полковнику Плотникову, мне сказали, что он еще спит, приходи через час. Через час прихожу, а он уже улетел на вертолете-метеоразведчике в Ханкалу.

— То есть поняли, что он вас бросил?

— Нет, это я понял значительно позже. А тогда я подумал, что он полетел в штаб лично объяснить командованию произошедшее. Когда нас вернули на базу в Ханкалу, я пошел в отдел спецразведки, там меня успокоили, сказали, что я все сделал правильно.

— Вам сразу предъявили обвинение?

— Подавляющее большинство военнослужащих в правовых вопросах абсолютно безграмотны, в таких ситуациях теряются. Никто из следователей не объяснял мой правовой статус при допросе — обвиняемый я или свидетель, не говорил о том, что могу попросить адвоката. Им было важно, пока мы еще "тепленькие", закрепить наши признания для доказательной базы. Я же не знал, что Плотников откажется от приказа. Это потом в СИЗО, где я отсидел два с половиной года, я подтянул свои правовые знания.

— Что вы сейчас думаете о своем командире? Вы ненавидите его за то, что он вас бросил?

— Почему меня? Он бросил всю мою группу! Отказался от своих слов, от приказа, который он отдал! Он просто придумал в голове операцию и пытался без оценки обстановки реализовать ее на карте на временном пункте управления. Я ему не судья, пускай он уйдет от суда, но от себя-то никуда не уйдешь.

— Вы продолжаете служить в армии. Часто сейчас командиры так поступают с подчиненными?

— Мой случай скорее исключение. В армии, на мой взгляд, подавляющее большинство порядочных командиров, которые знают меру и цену ответственности и могут ответить за свои приказы.

— В СИЗО, говорят, к офицерам плохо относятся?

— Какой ты человек — так к тебе и относятся. Меня потрясло за решеткой другое: камеры переполнены офицерами и солдатами. Каждый третий сиделец носит погоны.

— Ваша семья уже давно уехала жить в Германию. Почему вы после первого суда присяжных, вынесшего вам оправдательный приговор, не уехали к родителям?

— Конечно, я очень хотел съездить в гости к бабушке, родителям. Но я понимал, что, как только я начну заниматься оформлением загранпаспорта, прокуратура может изменить мне меру пресечения с подписки о невыезде на заключение под стражу. А во-вторых, я русский офицер. Сначала нужно победить. Я со своей колокольни прекрасно понимаю, что, если меня осудят, будет создан опасный прецедент. И будет выстроен хороший бизнес на этих компенсациях. Российские военные суды захлебнутся от волны исков. Дело может дойти до Гаагского суда по правам человека. И все иски будут к правительству России, которое, когда ему было необходимо, заставляло нас — военных — делать в горячих точках за себя грязную работу и даже награждало за то, что мы, как и велит устав и принцип единоначалия, безропотно выполняли любой его приказ. И не думали — преступный он или нет. Я знаю, что за моим процессом внимательно следят десятки тысяч офицеров — артиллеристов, саперов, летчиков, мотострелков, танкистов. И если меня с третьей попытки все-таки осудят, то тогда они в случае получения любого подозрительного приказа, чтобы не оказаться на моем месте, будут говорить командиру: "Приказ ясен! Только я сначала схожу за визой к прокурору". Или на каждый боевой вылет, на каждый выход спецназа надо потом брать по прокурору, чтобы в случае необходимости он смог грамотно квалифицировать действия, например, во время поиска на Кавказе каравана с оружием. В результате будет разрушен принцип единоначалия. Это диверсия против армии.

— Скажите, вам не жалко тех людей?

— Конечно, жалко... Чисто по-человечески. Но в тех условиях, при том слабом объеме доступной информации я не мог поступить по-другому. Я до сих пор не могу понять, чем руководствовался полковник Плотников, который отдал этот жестокий приказ.

ПОДПИСИ

Эдуард Ульман: "Меня настораживает отмена двух оправдательных приговоров"

"Я знаю, что за моим процессом внимательно следят десятки тысяч офицеров. И если меня все-таки осудят, то они в случае получения любого подозрительного приказа будут говорить командиру: приказ ясен, только я сначала схожу за визой к прокурору" (в ростовском суде, декабрь 2006 года: сидят (слева направо) Александр Калаганский, Эдуард Ульман, Алексей Перелевский, Владимир Воеводин)