На экраны Парижа вышел фильм "Наследство", в титрах которого два сопостановщика, отец и сын — Тимур и Гела Баблуани. Последний известен украинским зрителям своим триллером "13". Живущий теперь во Франции ГЕЛА БАБЛУАНИ рассказал АНДРЕЮ ПЛАХОВУ, как семейные традиции пересаживаются на другую национальную почву.
Картина рассказывает о том, как трое анемичных парижан, парень и две девушки, едут в Грузию, где одна из них получает в наследство замок. При ближайшем рассмотрении замок в горах оказывается развалиной, а французы неожиданно становятся свидетелями и невольными участниками конфликта, замешанного на кровной мести. "Наследство" — новый тип мультиэтнического французского кино, которое делают иммигранты: китайцы, вьетнамцы, марокканцы, а теперь вот и грузины.
— Год назад в Венеции вы выиграли дебютный конкурс Венецианского фестиваля с фильмом "13", но он был чисто французским. Почему в "Наследстве" вас потянуло обратно в Грузию, да еще и в компании с отцом?
— У нас очень сильная связь с отцом. В начале 1990-х, после фильма "Солнце неспящих", он решил уйти из кино, а мне очень хотелось его вернуть. Сам я, приехав во Францию, не думал о кинематографе как о профессии, но получилось так, что начал работать в кинопроизводящей компании. Потом сам снял фильм "13", а на картине "Наследство", где было мало денег и мало времени на подготовку съемок, решил объединиться с отцом. Каждый из нас внес в картину свое личное: отец --углубленное знание грузинских традиций, а я — взгляд со стороны другого поколения и другой культуры.
— Известно, что итальянцы сильно повлияли на грузинское кино. А на вас, уже практически французах, оставил свой отпечаток опыт отца и вообще грузинского кинематографа его золотого века?
— Это был удивительный кинематограф, в котором главную роль играло поэтическое воображение. Не хочу сказать, что воображения не было в других советских фильмах, но грузинские отличались еще и особой аутентичностью. Эту кинематографию отличали размах и свобода — качества, которые я чувствую в отце и хотел бы ощущать в себе. Грузию того времени можно сравнить с Макондо из романов Габриэля Гарсия Маркеса: этой страны не существует, но в то же время она реальна.
— Почему, как вы думаете, это кино перестало существовать, и сегодня, как в вашем случае, производится главным образом в эмиграции или в копродукции? Не помогала ли тогда цензура полету фантазии?
— Да, цензура подталкивала к поиску непрямых форм выражения. Советский режим создавал не только большие неудобства, но и некоторые преимущества. Например, мы смотрели зарубежные фильмы, читали переводные книги, уже отфильтрованные кем-то, за нас делали предварительный отбор. А теперь, чтобы найти хорошую книгу, надо как следует порыться. Так же и с кино. И все же люди не могут долго выносить несвободу и начинают ей сопротивляться. Когда же оказывается, что все разрешено, они с непривычки теряют ориентацию. Кроме того, Грузия прошла через тяжелые экономические испытания, сейчас дело начинает налаживаться, мы в этом убедились во время экспедиции в Грузию, когда снимали "Наследство", стараясь максимально насытить картину живыми грузинскими реалиями.