танцы
В Бирмингеме состоялась премьера трехактного балета "Сирано" в постановке худрука Бирмингемского королевского балета Дэвида Бинтли. На премьеру из Лондона съехались балетные обозреватели всех ведущих британских газет.
Беспрецедентный интерес к этой премьере объясняется вовсе не тем, что Бирмингемский балет — одна из ведущих компаний страны. И не только тем, что ее худрук Дэвид Бинтли — последний питомец гран-дамы английского балета Нинетт де Валуа, основательницы и многолетней руководительницы Королевского балета Великобритании, за свой мафусаилов век открывшей всех знаковых хореографов Англии, начиная с классика-патриарха Фредерика Аштона. Балетмейстерский дар Дэвида Бинтли она обнаружила, когда юнцу едва перевалило за двадцать, и тут же сделала его постоянным хореографом своей труппы. За прошедшие с тех пор четверть века господин Бинтли вырос в маститого автора, поставил больше четырех десятков спектаклей, и его очередная премьера не вызвала бы такого ажиотажа, если бы не анонсированный жанр спектакля — драмбалет. Жанр, во всем мире считавшийся бесповоротно исчезнувшим со смертью его последнего адепта Кеннета Макмиллана, вдруг объявился живым и здравствующим. Убедиться в жизнеспособности этого реликта и слетелись балетные эксперты.
Гигантский трехактный "Сирано" идет два часа пятнадцать минут чистого времени и сделан по всем драмбалетовским канонам. Специально для него композитор Карл Дэвис написал музыку — мелодичную, эмоциональную, доступную. Художник Хайден Гриффин воспроизвел на сцене "настоящую" жизнь: парижский ренессансный театрик — со сценой, ложами и вручную зажигаемыми люстрами; основательный особнячок с "всамделишным" деревом во внутреннем дворике; кондитерскую Рагно со всем антуражем, включая аппетитные изделия хозяина, натуральный земляной бруствер, ощетинившийся чугунными пушками. Персонажи одеты, как в историческом кино, без скидок на "балетность": ботфорты, кирасы, шпаги, камзолы, плащи.
Хореограф Бинтли без претензий на оригинальность интерпретации любовно-скрупулезно перенес на сцену пьесу Ростана — так, что не только за каждой мизансценой, но и за каждым па возникают строки знакомого текста. Никаких балетных "поэтичностей" — типа стаек девушек в хитонах, метафорически обозначающих творчество носатого поэта, метафор смерти в виде черно-красного кордебалета или какого-нибудь танца лунатиков вместо знаменитой байки Сирано о человеке с Луны. Все очень конкретно: письма пишут перьями, бублики Рагно едят по-настоящему, дерутся на шпагах с топотом и звоном, "читают" стихи, упоенно водя руками по воздуху, и обливаются кровью, получив смертельные раны. Да и сам классический танец здесь не вставной дивертисмент, напоминающий публике о том, что она пришла на балет, а естественное продолжение танцпьесы: всеми этими арабесками, турами, "рыбками", жете и па-де-бурре герои разговаривают друг с другом — подшучивают, издеваются, заикаются, читают любовные стихи и умирают.
Артисты труппы в этой стилистике чувствуют себя как рыбы в воде — ни наигрыша, ни хаоса отсебятин. В рамках точного режиссерского задания и сложных многолюдных мизансцен они раскованно хохмят, естественно мимируют и искренне проживают экстремальные сюжетные ситуации. Сирано (Роберт Паркер), обаятельный, ироничный, изящный и пылкий — скорее герой-любовник, чем философ-интеллектуал, танцует с ловкостью бретера и легкостью карточного шулера. Рослый красавец Кристиан (Йан Маккей) с грацией щенка-переростка взмывает в каких-то переусложненных перекидных, торжественно исполняет большой пируэт и чуть не сшибает кулисы в jete en tournant. Интеллектуалка Роксана у миловидной блондиночки Элиши Уиллис вышла простоватой — подобная девушка не стала бы всю жизнь чахнуть над истлевшими письмами. Но танцует она безукоризненно: такими отточенными стопами, легкими вращениями и законченными позами могут похвастаться немногие из столичных балерин. В густонаселенном спектакле не пропадает ни один персонаж — как в хорошо сбалансированном оркестре, здесь каждый ведет свою партию, вовремя выходя на первый план и умело стушевываясь в "чужих" эпизодах.
Трогательная архаика этой балетной пьесы умиляет (или раздражает — в зависимости от эстетических предпочтений) только в первые минуты спектакля. Дальше от снисходительности зрителей не остается и следа — спектакль побеждает своей непринужденной и непритязательной естественностью: публика хохочет, ахает и сморкается в особо трогательных местах, будто смотрит захватывающий спектакль или фильм. В "Сирано" нет ничего общего с вымученной стилизацией, высоконаучной реконструкцией и прочими археологическими изысканиями полезных ископаемых.