"Все стюардессы попадают на небо" (Todas las Azafatas Van al Cielo, 2002)
"Прерванные объятия" (El Abrazo Partido, 2004)
Впервые в России вышли сразу два фильма Дэниеля Бурмана, пожалуй единственного аргентинского кинорежиссера, попавшего за последние годы в мировую фестивальную элиту. 24-летний Бурман дебютировал в 1997 году фильмом "Хризантемы взорвались в Чинкоэскинасе" (Un Crisantemo Estalla en Cincoesquinas), столь же причудливым, как и его название. Варварским, зловеще медлительным и патетическим, этакой балладой о народном заступнике, избавившем родину от старого тирана с кривыми нестрижеными ногтями. "Хризантемы" давали основания говорить о Бурмане как о хранителе "аргентинского национального духа", знакомого европейцам по новеллам Хорхе Луиса Борхеса. Однако вскоре выяснилось, что по большому счету своего лица у Бурмана нет. Скорее он старательный ученик, у которого каждый фильм неуловимо напоминает что-то уже знакомое. Фильм "Все стюардессы попадают на небо" похож на работы раннего Вима Вендерса, героям которых внутреннее беспокойство не давало усидеть на месте. Действие разворачивается в Ушуаи — самом южном городе мира, дальше которого только океан и Антарктида. В этой чрезвычайно выигрышной для нагнетания меланхолического настроения декорации встречаются два одиночества. Образцовая стюардесса Тереса (Ингрид Рубио), которая застревает там в перерыве между рейсами, избегает шумных вечеринок коллег и вообще чувствует себя уверенно только в воздухе: ее слишком пугают любые обязательства, накладываемые земной жизнью. Доктор Хулиан (Альфредо Касеро), склонный к суицидальным настроениям, прилетает туда, чтобы, исполняя волю покойной жены, развеять ее прах на краю мира. Не лишенный приятности фильм с симпатичными, растерянными героями, в котором почти ничего не происходит. "Прерванные объятия" ничем его не напоминают. Дэниель Бурман, судя по всему, воодушевился идеями датской "Догмы" и "пересел" на цифровое видео. Камера и герой находятся в непрерывном движении. Впрочем, это естественное состояние для места действия, старого торгового квартала в Буэнос-Айресе, где все суетятся, кричат, бурно интересуются жизнью соседей и продают все что угодно. А если продавать нечего, то просто сидят на пороге своей лавочки, поскольку в такой публичности — единственный смысл жизни любого южного города. Торговый квартал интернационален: здесь есть свои итальянцы, свои корейцы, а Ариэль (Дэниель Эндлер), главный герой, мать которого торгует нижним бельем, принадлежит к еврейской общине, у него польские корни. Как это ни смешно, его мечта, как и его ровесников,— получить польский паспорт: в Аргентине, видать, дела совсем плохи. Большую часть фильма он, с тяжелой думой на лице, бегает от одних родственников к другим и, как гласит аннотация, "хочет понять". Некоторое время зрители еще надеются, что он раскроет какую-нибудь жуткую семейную тайну или вляпается в какой-нибудь криминал. Но, увы, что он старается понять, так и не становится очевидным. Разве что разобраться, кто же он, аргентинец или польский ерей, но этого как-то маловато, чтобы фильм захватывал.