Наверное, я всем уже надоел историями о художественных талантах моей дочери. Будучи любящим отцом, я, возможно, эти таланты переоцениваю, но поймите меня правильно, дело не в том, что у Вари талант к живописи. Дело в том, что у Вари к живописи страсть. В сущности, мне, кроме как о живописи, не о чем рассказывать, потому что, кроме живописи, Варя ничем всерьез не занимается и ничего, кроме живописи, не любит.
Вообще-то Варя очень несамостоятельная и требует, чтобы ее всегда развлекали. Но когда Варя рисует или лепит, ей никто не бывает нужен часа четыре подряд. Вообще-то еще Варя очень не любит учиться, и даже если просто станешь рассказывать девочке, что земля круглая или что пятью пять двадцать пять, Варя выпучивает глаза и кричит:
— Нет! Не говори этого! Это учение, а я не хочу учиться!
Но учиться рисованию Варя может сколько угодно. Во всяком случае, с занятий в художественной школе Варя всегда выходит последней. Все дети уже, как правило, разошлись, я сижу один в школьном гардеробе, а Варя выскакивает из двери класса и кричит мне:
— Подожди, папа, я еще не закончила. Это я не к тебе вышла, а пописать,— бегом мчится в туалет и обратно бегом в класс, как будто рисунок без нее заболеет или затоскует.
Учительница в художественной школе очень Варю любит и ради одной Вари задерживается иногда по часу. Варя тоже любит учительницу и в порыве благодарности за то, например, что учительница научила Варю рисовать человеческий нос, девочка моя бывает с учительницей так откровенна, как не бывает откровенна со мной. Именно от учительницы рисования я узнал, между прочим, что прошлым летом в Черногории Варя охотилась у реки на лягушек и встретила на мелководье змею.
— Кажется, это была гадюка,— с ужасом говорит учительница, протягивая мне Варин рисунок, изображающий змею, встреченную на мелководье.
Это точно гадюка. Очень похожая и явно очень ядовитая. Варя добавляет еще — очень красивая.
Довольно часто в десять часов вечера, уложив девочку спать, можно в одиннадцать заглянуть к ней в комнату и обнаружить, что Варя не спит вовсе, а разглядывает альбом репродукций Леонардо да Винчи и старательно перерисовывает в свой альбом можжевельник со знаменитого портрета Джиневры Бенчи.
— Чего это ты не спишь? — спрашиваю я Варю.
— Ежевику перерисовываю. Ты видел, папа, как хорошо Леонардо нарисовал ежевику? Он очень хороший художник.
— Он действительно очень хороший художник. Только это не ежевика, а можжевельник. Эту девушку звали Джиневра, а можжевельник по-итальянски называется "ginepro". То есть девушка нарисована на фоне куста, который зовут так же, как ее.
— Это ты меня учишь? — Варя задумывается.— Или просто так рассказываешь?
— Просто так рассказываю.
— Тогда интересно,— девочка кивает, возвращается к перерисовыванию можжевельника, и уложить девочку спать невозможно до тех пор, пока можжевельник не будет перерисован полностью.
Для лепки Варя предпочитает застывающий пластилин, фигурки из которого можно запечь в духовке, так чтобы они стали пластмассовыми игрушками. Еще Варя любит плавающий пластилин. Из него можно налепить крокодилов, черепах и ящериц и взять весь этот террариум купаться с собою в ванну.
Рисует Варя, как правило, гуашью. Но в прошлые выходные, кажется после очередного сеанса откровенности с учительницей в художественной школе, Варя решила попробовать акварель. Вернувшись из художественной школы и наскоро поужинав, девочка торжественно разложила на столе большие листы бумаги, торжественно открыла большую коробку акварельных красок и наотрез отказалась мыться и ложиться спать, пока не нарисует картину, изображающую королеву Осень с перелетными птицами над головой и букетами желтых листьев в руках.
— Варя, давай рисовать завтра,— предложила моя жена.— Там уже ванна наливается, и уже поздно.
— А учительница в художке,— Варя посмотрела на мать так, словно та сморозила только что несусветную глупость,— учительница сказала, что акварель — это очень волшебная краска. Я же должна попробовать.
С этими словами девочка моя принялась рисовать королеву Осень. И поначалу дело шло неплохо. Варя нарисовала королеве глаза и нос (благо учительница научила рисовать носы). Потом Варя нарисовала в небе красивых перелетных птиц. Но дальше начались проблемы. Когда девочка стала рисовать королеве волосы, а вокруг перелетных птиц стала рисовать синевато-серое небо, краски стали сливаться и расползаться кляксами. Чем старательнее девочка пыталась поправить рисунок, тем безнадежнее смешивались краски. Варя мужественно трудилась, но победить акварель было выше ее сил.
Наконец девочка заплакала. Она бросила кисть, залезла под стол и ревела оттуда:
— Я рисую красоту, а получаются кляксы. Наверное, я плохой художник, если у меня выходят кляксы вместо красоты. Это ужасная краска акварель. Это из-за нее я плохой художник.
— Давай выкинем акварель и пойдем мыться,— примирительно предложила моя жена.
— Ты что? — Варя даже перестала плакать и высунулась из-под стола.— Разве можно выкинуть краски? Давай, мама, пусть лучше акварель будет для тебя, а для меня будет гуашь.
Жена моя согласилась, надеясь затащить Варю в ванну, но Варя сказала, что раз акварель — мамины краски, то значит, мама немедленно должна нарисовать королеву Осень, а без этого идти мыться и спать никак нельзя. Моя жена (выпускница художественной школы, к слову сказать) решила не вступать в дискуссию и быстро нарисовала королеву Осень уверенными прерывистыми линиями. Получился довольно неплохой набросок, но Варя опять зарыдала и опять полезла под стол.
— У-у-у! — завывала девочка из-под стола.— Ты, мама, тоже плохой художник. У тебя получилась не девушка, а какая-то ломкоручка. Это ужасная краска. Это страшная краска. Я не знаю, почему учительница говорит, что она волшебная.
— Ладно,— сказала моя жена решительно.— Вылезай из-под стола. Я покажу тебе, почему эта краска волшебная.
Когда Варя недоверчиво, но не будучи в силах сдержать любопытство, высунула из-под стола нос, жена моя мочила большой и плотный лист бумаги под краном.
— Что ты делаешь? — девочка вылезла наружу.— Зачем ты мочишь бумагу?
— Смотри!
Жена моя положила мокрый лист бумаги на стол, зачерпнула кисточкой фиолетовой акварельной краски и капнула одну фиолетовую каплю на лист. Капля расползлась и стала похожей то ли на паука, то ли на осьминога. Варя смотрела как завороженная.
— Не может быть! — повторяла она.— А можно я тоже капну?
Не дожидаясь ответа, девочка взяла красной краски, и та расплылась на листе цветком, похожим на чертополох.
Мы рисовали так долго. Если бы бабушка знала, в котором часу Варя в тот день легла спать, бабушка бы нас убила.