Рассказывает Роман Должанский
Если доказать свою политическую полновесность Польша еще только пытается, то статус этой страны как великой европейской театральной державы — наряду с Германией, Англией, Францией и Россией — в мире сомнению не подвергается. Польский театр всегда по-хорошему узнаваем: соединением элегантности и глубины, умной режиссуры и сильной актерской школы, стремлением к выразительному метафоризму, с одной стороны, и к конкретности сценических решений — с другой. На этой раз в Москву впервые приезжает спектакль одного из самых известных польских режиссеров Кшиштофа Варликовского.
В качестве исходного события израильский драматург Ханок Левин выбрал для пьесы "Крум" одну из самых выигрышных с точки зрения развития сюжета ситуаций — возвращение сына домой. Крум, мужчина в самом расцвете сил, приезжает из-за границы домой, к матери, в маленький городок, где встречает друзей, соседей, бывшую любовь. Не нужно обладать особенно богатой фантазией, чтобы вообразить себе, что отношения с матерью окажутся сложны и мучительны, что в друга юности герой смотрит как в зеркало, что сам он одинок, что старые чувства должны встрепенуться и угаснуть. Что вся пьеса будет про то, что вернуться никуда и никогда человеку нельзя, но и не возвращаться тоже невозможно.
Кшиштоф Варликовский взял именно израильскую пьесу на эту тему, потому что ему были необходимы те щепотки горечи, которую еврей Левин добавляет к комедийным ситуациям, и та неизбывная ирония, которой он приправляет ситуации драматические. По почти пустому двору-загону, который выстроила на сцене художник Малгожата Щчесняк, гуляет ветер. Хлопают туда-сюда двери, равнодушно вертятся крылья вентиляторов. Устилающий этот зал ожидания паркет напоминает о доме, но, когда пространство подсвечивается нижним, призрачным зеленоватым светом, неровности покрытия делают его похожим на высохшую землю.
Актеры успешно справляются с тонкой задачей — абсолютно реально присутствовать на сцене и в то же время быть призраками самих себя. Ведь и вся история Крума похожа на какое-то наваждение. Спектакль длится почти три часа без антракта, он точно обволакивает зрителя, деликатно, но властно затягивает в себя. Кшиштоф Варликовский работает как-то исподволь, но очень последовательно, избегая яркостей, нажима, ни в коем случае не нагнетая безысходности, однако заставляя иногда как-то внутренне сжаться. Когда друг Крума умирает в больнице, отлично исполняющий главную роль Яцек Понедзялек вдруг обращается к публике: мой друг хочет напоследок сфотографироваться со счастливой молодой парой, есть такие среди вас? Ну или с немолодой, главное — счастливой. Дело делается, и зал как-то сочувственно, но очень правильно аплодирует. А когда, согласно желанию покойного, его прах развеивают и актеры сдувают со стола серую пыль, она клочьями облаков летит на зрителей, и зал как-то тоже очень правильно замирает. Во всяком случае, так случается в Польше. Интересно, что будет в Москве.
Центр им. Вс. Мейерхольда, 9 и 10 декабря (19.00)