Возмущение блудного сына

Приглашает СЕРГЕЙ Ъ-ВАСИЛЬЕВ

Показ в Киеве своих спектаклей, поставленных в 2002-2005 годах на сцене Харьковского академического драматического театра имени Тараса Шевченко ("Березиль"), его бывший художественный руководитель Андрей Жолдак, последний год живущий в Берлине, назвал "Днями современного театра". Есть в этом и привычный для самого скандального на Украине режиссера вызов, и, увы, горькая правда. Действительно, сколько бы ни бранили и ни высмеивали господина Жолдака на родине, надо признать, что только он умеет сочинять у нас постановки, соответствующие современным европейским стандартам. Это, впрочем, понимают недоброжелатели и хулители режиссера, нередко упрекая его в заимствованиях то у Эймунтаса Някрошюса, то у Боба Уилсона. Цитаты из спектаклей этих и не только этих выдающихся театральных мастеров, в самом деле, иногда проскальзывают в работах Андрея Жолдака, но они, как ни парадоксально, еще прочнее привязывают его к передовому европейскому театру. Поскольку в чем уж никак не заподозришь режиссера, так это в отсутствии собственной фантазии. Его потому и числят среди молодых европейских новаторов, что он создает театр не просто экстравагантный, но актуальный, построенный, главным образом, на универсальных визуальных метафорах и сюрреалистической логике сновидений. Именно такой театр сегодня в мире в моде и в чести. Именно такой театр творят Някрошюс и Уилсон, Надж и Марталлер, Остермайер и Персеваль.

На фоне этих театральных гуру бесцеремонный и настойчивый в саморекламе украинец вовсе не кажется выскочкой или пигмеем. Примечательно, что спектакли, включенные в афишу его нынешних гастролей, с огромным успехом были показаны на крупнейших европейских фестивалях — в Болгарии, Германии, Испании, Польше, России, Румынии, Хорватии, Франции, Финляндии. И, можно не сомневаться, еще не раз проедут по свету. Потому что покоряют любую публику удивительным сочетанием необычной, изощренной театральной формы и сумасшедшей экспрессией и самоотдачей актеров.

Именно в этом симбиозе избыточной фантазии режиссера и фонтанирующей чувственности исполнителей — тайна воздействия жолдаковских спектаклей. Впрочем, не только в нем. Трепетно поддерживая и культивируя имидж новатора, Андрей Жолдак, пусть не покажется это странным, довольно прочно связан с классической театральной традицией. Его мизансценические шарады и метафорические шифры, как правило, опираются на очень узнаваемые и безотказно задевающие прапамять зрителей образы. Довольно бестолково и косноязычно теоретизируя о том, "как убить плохого актера" (с посвященной этой проблеме лекцией господин Жолдак периодически выступает то в Колумбии, то в Испании, то в России), он между тем великолепно освоил секреты высвобождения на сцене актерской энергии, которая, по существу, и является божественным нектаром любых театральных представлений. Более того, имея репутацию напрочь оторванного от реальности эстета, формалиста, человека, гонящегося за собственным престижем, выдумщика-баловника, режиссер, как никто из его украинских коллег, оказывается в своих якобы абстрактно-визуальных работах отчетливо социальным художником.

Унижение человека в его "Одном дне Ивана Денисовича" по Александру Солженицыну читается отнюдь не только как история насилия в сталинском ГУЛАГе; в гибели мира, поглощаемого океаном в спектакле "Гольдони. Венеция", ощутим соленый привкус техногенных катастроф; "Гамлет. Сны" по Шекспиру пророчит самоубийственный эгоцентризм современного мира и даже в декларативно эстетском "Месяце любви" по Ивану Тургеневу сотни невыразимо красивых статичных мизансцен маскируют пошлый рассказ о том, как завистливая, самодовольная старость душит и губит искренние чувства молодых людей. Что уж говорить о ранее ни разу не показанном в Киеве спектакле "Ромео и Джульетта. Фрагмент", где юные харьковские Джульетты с многоэтажных окраин мечтают о поцелуях на заплеванных лестничных площадках у вечно неисправных лифтов, а в деградации и омертвении общества без обиняков обвиняется "оранжево-синий" истеблишмент, который от обезьян отличает только повышенная склонность к пустой риторике.

Скандал вокруг этой прошлогодней премьеры театра, закончившийся неофициальным запретом спектакля и отставкой господина Жолдака с поста художественного руководителя Харьковского театра имени Тараса Шевченко, обычно объясняют тем, что распоясавшийся режиссер заставил маршировать по сцене три десятка своих артистов в костюмах Адама и Евы. Зрители, побывав на этой версии шекспировской трагедии, впрочем, смогут убедиться, что ее социальная откровенность шокирует куда сильнее демонстративно обнаженных актерских тел.