Моя дочь Варя любит ролевые игры и театрализованные сказки. Целые наши выходные на даче могут быть посвящены игре в то, как плюшевый дракон Стич с воображаемыми драконятами Марком и Тали поехали, например, в Трансильванию. Про Трансильванию известно, что она Мекка для всякого дракона и что Стич в Трансильвании родился. Варя, как завороженная, смотрит мой кукольный спектакль и слушает мою импровизированную сказку. Иногда девочка берет на себя какую-нибудь эпизодическую роль или выступает в маленькой нашей постановке от имени самой себя. Например, ступив на землю Трансильвании, дракон звонит домой:
— Алло! Кто это?
— Алло! — отвечает Варя.— Стич, это я, Варя. Вы хорошо долетели? Какая в Трансильвании погода? Как Тали перенесла перелет?
В наиболее драматические моменты Варя не участвует в игре, а наблюдает игру со стороны и только слегка ее корректирует. Например, такой эпизод. Драконенок Марк идет гулять в горы, спотыкается, падает и катится к обрыву. Заметив это, самоотверженный дракон Стич бросается спасать малыша. Стич ловит драконенка над самой пропастью, отбрасывает в безопасное место, но сам, не сумев сохранить равновесия, срывается вниз с обрыва.
— Падаю! — кричит Стич, вернее я кричу голосом Стича.
— У тебя же есть уши! — подсказывает Варя.— Ты же умеешь махать ушами и лететь.
— Я не могу махать ушами, я в шапке!
— Сними шапку! Маши ушами! Лети!
— Я не могу снять шапку! Шапка на завязках! Узелок затянулся слишком туго! Падаю! Помогите!
Роль горы в нашем спектакле играет платяной шкаф. Силу гравитации контролирую я, поскольку держу падающего дракона в руке. Рука — невидимая. Дракон падает со шкафа на пол очень медленно. Воображаемая пропасть очень глубокая, и должно пройти минуты три, пока несчастный долетит до дна и разобьется о камни. И трех минут должно хватить, чтобы мы выдумали для падающего дракона чудесное спасение.
— Тихо! — говорит Варя, чтобы я перестал орать заполошным драконьим голосом.— Тихо, что это за звук?
Мы оба замолкаем и прислушиваемся. Несчастный дракон зависает ненадолго посреди падения в бездну. С улицы в комнату, где мы играем, доносится шум поезда.
— Что это? — спрашивает Варя.— Ты слышишь этот шум?
— Слышу! — отвечаю я голосом дракона и возобновляю замедленное падение.— Какой-то непонятный шум.
— Это,— Варя говорит тихо и таинственно,— шум крыльев огромного древнего дракона. Твой предок летит спасти тебя, Стич. Ты не разобьешься о скалы. Не бойся, глупенький.
Игра может продолжаться до бесконечности. Целый эпизод можно построить, например, на том, что чешуя воображаемого древнего предка не бутылочно-зеленая, я пепельно-серая.
— Дедушка, что с твоей чешуей? — вопрошаю я голосом чудесно спасенного Стича.
— Глупенький ты, Стич,— говорит Варя голосом дракона-предка.— Мы не виделись триста лет. Я поседел.
Игра может продолжаться до бесконечности. Игра прерывается, только если мне нужно работать или если Варе пора спать. Или если приезжают гости.
Поэтому Варя очень не любит гостей. Если во время игры у меня звонит телефон, девочка отчаянно протестует:
— Нет! Тьфу! Опять гости! Нет! Играть и никаких гостей!
Как правило, Варины крики не помогают. Гости приезжают к нам все равно, а Варя минут тридцать дуется, иногда даже всхлипывает, оплакивая внезапно прерванную игру, и прячется от гостей в спальне.
Так бывает обычно, но так не было в прошлые выходные, когда в гости к нам приехала подруга-художница по прозвищу Белочка. Варя только еще собиралась расстроиться в связи со скорым Белочкиным приездом, но я сказал:
— Варя, не расстраивайся. Белочка художник, как и ты.
— Я скульптор и художник,— уточнила Варя.
— Вот именно. Тебе будет интересно. Ты покажешь Белочке свои рисунки и поделки, а Белочка нарисует что-нибудь специально для тебя.
Варя заинтересовалась, раздумала обижаться и спросила:
— Ну, и где она, эта Белочка?
— Только что звонила и сказала, что переезжает МКАД.
— Какой МКАД? — уточнила Варя.
Я перезвонил Белочке и сказал, что Варя просит уточнить, какой именно МКАД Белочка переезжает. Белочка сказала, что переезжает МКАД имени Чехова.
— Белочка говорит, что переезжает МКАД имени Чехова,— сказал я дочери.
— Ага, понятно,— Варя совершено удовлетворилась ответом.
К тому времени, как Белочка добралась от МКАД до нашей дачи, Варя успела расставить на столе все свои поделки и разложить на полу все свои рисунки. Варя и Белочка долго рассматривали единорога из застывающего пластилина, черного геккона, сердечную кошку, счастливую собаку, круглых рыб. Потом практически вместо ужина художницы уселись вместе рисовать драконов и обменялись рисунками, запечатав их в конверты из фольги. Потом Варя спросила Белочку:
— Ты привезла мне посмотреть какие-нибудь свои работы?
Белочка показала в мобильном телефоне собственноручно нарисованный ею мультик про вырастающий из земли цветок.
— А еще где можно увидеть твои работы?
— Ну,— Белочка задумалась,— еще я нарисовала Рыжего Апа из рекламы.
— Хорошо,— похвалила Варя.
Дальнейший разговор двух художниц стал совсем уж профессиональным. Общаясь друг с другом, Белочка и Варя чаще рисовали что-то на листочке, чем применяли слова. На меня, маму и старшего брата Варя не обращала внимания, и я ушел на улицу курить.
Когда я вернулся в дом, Белочка и Варя с заговорщическим видом показали мне открытку и спросили, что это. Это была просто открытка. Яркая открытка, покрытая толстым слоем шершавой пластмассовой глазури.
— Что это, как ты думаешь? — спросили Варя и Белочка торжественно.
— Открытка,— ответил я, подозревая, конечно, какой-то подвох.
— Нет! — голос у Вари был счастливый и звенел, как колокольчик.— Это скрипка!
— Это скрипка! — согласилась Белочка голосом не менее счастливым, чем у Вари.
И надо вам, дорогой читатель, понимать, что Белочка работает генеральным директором вполне серьезной постпродакшн-компании, занимающейся компьютерной графикой для кино. И жаль, конечно, дорогой читатель, что вы не видели, как Белочка и Варя взяли тонкий карандаш и принялись елозить им по шершавой пластиковой поверхности открытки. Открытка под карандашом издавала звук, похожий на пение птиц или сороковую симфонию Моцарта. Это была скрипка.