Понюшка Шекспира
«Ромео и Джульетта» в Детском театре имени Сац
На сцене «Геликон-оперы» в рамках IX фестиваля «Видеть музыку» Детский музыкальный театр имени Натальи Сац показал новую версию «Ромео и Джульетты» Прокофьева в постановке своего балетного худрука Кирилла Симонова. Инфантилизм постановки оценила Татьяна Кузнецова.
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Выпускник Вагановской академии Кирилл Симонов — хореограф-вундеркинд: в 2001-м 26-летний танцовщик поставил «Щелкунчика» в Мариинском театре, срочно заменив Алексея Ратманского, не поладившего с художником Михаилом Шемякиным. И хотя хореография оказалась слабым звеном этой сценической выставки шемякинских работ, с тех пор Кирилл Симонов нарасхват: ставил и в России, и на Западе, сочинил десятки балетов, с 2004 года руководил Музыкальным театром Карелии, с 2016-го — возглавляет балет Детского музыкального театра в Москве. «Ромео и Джульетту» он ставит в третий раз. Токийский вариант 2003 года нам неизвестен, но вторую — петрозаводскую — постановку в 2010-м привозили в Москву на конкурс «Маски». И хотя тот спектакль свидетельствовал о решимости поразить свободомыслием (народные сцены на площади, в частности, были заменены массовой стиркой белья на морском берегу, и все персонажи фигурировали в полосатых купальниках), радикализм автора оценен не был.
Московская премьера тоже как бы про современность, но куда смиреннее, хотя в нее и перекочевали некоторые петрозаводские находки Симонова.
Вражды кланов тут тоже нет, на венчание — слабый намек, у наперсницы Джульетты — молодой Кормилицы — снова роман с Меркуцио: комическая пара призвана оттенить романтическую. Тибальд точно так же разбивает голову Меркуцио, правда, на сей раз не об дерево, а об стену. Однако для развязки балета постановщик придумал свежий ход. Брутальное ведро с песком, которое петрозаводская Джульетта получала вместо пузырька снотворного, в Детском театре заменил «магический» белый цветок (возможно, бывший танцовщик Симонов припомнил эпизод из балета «Корсар»). Понюхав его, девушка впадает в летаргию, а вот Ромео, чье дыхание очевидно мощнее, нанюхивается цветком до смерти. Проснувшаяся Джульетта, похоже, травить себя больше не собирается — симоновское либретто комментирует финальную мизансцену двусмысленно: «Джульетта покорно принимает смерть, обнимая безжизненное тело Ромео».
Все остальное более или менее ясно, хотя как-то не по-шекспировски. У Симонова Ромео и Джульетта в первой же сцене целуются взасос прямо на площади, и взбешенная синьора Капулетти вытаскивает из толпы зевак первого попавшегося парня на замену. Влюбленные, понятное дело, в отчаянии — прыжки-сиссоны, заламывания рук. Но уже в следующей сцене Джульетта, ее мама и подруга-Кормилица как ни в чем не бывало вместе резвятся в танце с одинаковым для всех троих набором па — Прокофьев, как назло, писал музыку по другому сценарию; за массовой резней на площади у него следует сцена под названием «Джульетта-девочка».
Композитор вообще очень мешал новой постановке своей чрезмерностью. И музыки у него слишком много (музыкальный руководитель и дирижер Артем Макаров урезал ее почти на треть), и мощь ее несоразмерна количеству людей в труппе и детской невинности их танца, и любовные сцены слишком длинные.
Кирилл Симонов принял единственное решение: проигнорировать Прокофьева ради его нового прочтения.
Немузыкальность постановки столь отважна, что кажется, будто хореограф ставит черную комедию. Мизансцены это подозрение отчасти подтверждают. Так, в сцене «Бал у Капулетти» мама Джульетты и Тибальд препираются, как старые супруги, пародируя жестикуляцию итальянских фильмов. А на «Балкон» — в первое адажио главных героев — вдруг вклинивается их окружение (от Кормилицы до Париса). Постановщик в своем спектакле щедро применяет приемы комедии дель арте: персонажи отвешивают оплеухи, плюют друг другу в лицо, и сама гибель тут комична: под зловещие аккорды «Смерти Тибальда» Ромео и племянник Капулетти так беспорядочно потешно тузят друг друга на полу, что удушение противника оказывается неожиданностью не только для заглавного героя.
В пользу комедийной версии свидетельствовали и костюмы Татьяны Ногиновой. В то время как сценограф Альона Пикалова, перегородив сцену по диагонали и отчетливо намекнув на Джорджо де Кирико, возвела единую на весь балет декорацию — некий белый «метафизический» акведук, Ногинова устроила целую экскурсию по истории костюма ХХ века, подкрепив эрудицию изрядной долей иронии. В частности, щеголь Тибальд (Максим Павлов) — мужчина не первой молодости с невообразимыми цветными галстуками, пиджаками-сюртуками цвета цикламена, тесными серыми костюмами в клетку, усами щеточкой, короткой стрижкой с пробором и ухватками провинциального мошенника — вышел совершенно пародийным персонажем. Молодая и стройная, как модель, леди Капулетти (Варвара Серова) ведет себя с племянником как сварливая жена и тоже меняет туалеты по любому поводу. Настоящим дефиле стала сцена бала: на эту «жизнь в розовом свете» все персонажи явились в одежде всевозможных оттенков розового и культовых фасонов, от сен-лорановского платья «мондриан» середины 1960-х до карденовского юбилейного туалета Майи Плисецкой образца 2005-го.
Разнообразие костюмов до некоторой степени скрашивало однообразие хореографии, на две трети состоящей из типовых классических комбинаций и па (на сей раз у всех персонажей преобладали маленькие поворотливые амбуате) и на одну треть — из того замшелого эстрадного набора, который в России до сих пор принимают за «современность» и который Кирилл Симонов применяет с первого своего юношеского спектакля. А поскольку хореографу не зазорно повторять самого себя, то этим приемом вправе воспользоваться и критик, процитировав рецензию на предыдущую версию «Ромео и Джульетты» (см. “Ъ” от 9 апреля 2010 года): «Выстроившись лицом в зал в ровные шеренги перед воображаемым зеркалом, персонажи выписывают корпусом, руками и бедрами воображаемые восьмерки, притоптывая при этом ногами в стиле дискотеки 1970-х». К счастью для постановщика, в Детский музыкальный театр ходит в основном молодежь, так что новая версия «Ромео и Джульетты» будет им в новинку. Тем более что артисты честно старались оживить и форму, и содержимое: трогательная женственная Феличия Русу (Джульетта) и резвый техничный Валерий Кравцов (Меркуцио) в этом даже преуспели.