Вчера президент России Владимир Путин в Ханое встретился с президентом США Джорджем Бушем и договорился с ним о снятии санкций к российской компании "Сухой", а министр экономического развития и торговли России Герман Греф подписал с коллегой Сьюзен Шваб многостраничный российско-американский протокол о завершении переговоров о присоединении России к ВТО. Специальный корреспондент Ъ сообщает из столицы Вьетнама, что буквально до последней секунды судьба и того и другого висела на волоске.
Вчера все ждали двустороннюю встречу президентов России и США, к которой неистовые переговорщики Герман Греф и Сьюзен Шваб должны были подготовить российско-американский протокол о завершении переговоров по присоединению России к ВТО. Между тем накануне вечером ясности еще не было. Герман Греф не выглядел счастливым человеком. А он мог бы им выглядеть, если бы эти переговоры уже и в самом деле закончились.
Но Герман Греф только что вернулся из Шри-Ланки, руководство которой неожиданно заявило, что у него есть претензии к России по поводу пошлин на поставляемый в нашу страну цейлонский чай. Толковые шриланкийцы выбрали чудесный момент для того, чтобы высказать свои соображения по этому поводу: к встрече президентов России и США у господина Грефа не должно было остаться ни одного неурегулированного вопроса.
Я спросил господина Грефа, появившегося в международном пресс-центре, точно ли завтра будет подписан протокол с США.
— Да,— твердо и уверенно сказал он.— Конечно!
Ему только не следовало смотреть в этот момент на меня, ибо глаза выдавали господина Грефа. В них не было ни твердости, ни уверенности. Если честно, в них не было вообще ничего, кроме трансатлантической усталости.
— Вы в самом деле договорились о значительных послаблениях для России в сельскохозяйственной торговле с США? — спросили господина Грефа.
— Когда страна вступает в ВТО, речь идет обычно об отмене всех квот в торговле,— рассказал министр.— На этот раз мы договаривались с США о продлении наших квот на импорт американской сельскохозяйственной продукции сначала до 2009 года, а потом и дольше.
— Так вы договорились? — спросил я.
— Ну да. Квоты разрешается продлевать и после 2009 года. Только в 2008 году мы должны предупредить американских партнеров об этом. Вот это и обсуждали чуть не дольше всего. Переговорщики-то с обеих сторон, прямо скажем, непростые,— с удовлетворением произнес Герман Греф.— Другие вопросы тоже вроде согласовали раньше, но надо понимать, что за работа эти переговоры. По рынку финансовых услуг договорились еще перед "большой восьмеркой" в Питере, спакетировали методику исчисления квот по банковским услугам... Но каждые переговоры с американцами после "восьмерки" начинались с разговоров по самым чувствительным проблемам — в том числе и по этой. И пара часов уходит, чтобы обе стороны поняли: ничего не изменилось и не изменится уже.
— А есть шанс, что вы все-таки завтра не подпишете этот протокол? Вдруг опять начнутся переговоры по чувствительным темам?
— Шансов нет,— сказал Герман Греф.— Только виртуальный.
То есть шанс все-таки был.
— Понимаете,— объяснил министр, почувствовав, видимо, что на этот раз выдал себя не только взглядом,— надо было согласовать по шесть протоколов, которые мы подписывали на основании постановлений правительств России и США. А там, когда началось подписание, появились изменения, дополнения... Их опять надо было согласовывать... Но нам удалось получить уровень тарифного связывания, который перед нами стоял как целевой. Так вот, по сельскому хозяйству мы выдержали целевые параметры, которые запрашивались нашими профильными ведомствами.
— Вы имеете в виду прежде всего мясо?
— Растениеводства у нас в торговле нет практически,— согласился он.— Так, копейки... А вообще, то, что мы закончили переговоры с 57 странами--участницами ВТО за шесть лет, такого прецедента в практике ВТО еще не было.
— Обычно быстрее, что ли, справлялись? — спросил я.
— И то,— не услышал он,— мы потратили с американцами, по-моему, год только на то, чтобы выяснить, происходит ли убийство трихинеллеза в мясе методом глубокой заморозки.
Он сделал короткую передышку в своем рассказе и продолжил, поморщившись:
— По курятине — одно, по свинине — другое, по коровьему бешенству — третье... И возраста разные у них у всех... Легче умереть, в общем,— мечтательно сказал Герман Греф, который выглядел как человек, для которого сейчас нет ничего желаннее глубокой заморозки.
— А со Шри-Ланкой как договорились? — спросил я.
— А к президенту Шри-Ланки сходили,— засмеялся он.— Приняли они наши условия — 12,5% пошлины на ввоз их чая. Мы-то страна нечаепроизводящая.
— А Краснодарский край? — удивился я.
— Краснодарский край,— вздохнул Герман Греф,— дает 1% от всех поставок чая на российский рынок. Если они распашут все там у себя, что у них есть, под чайные плантации, то, может, 2% будет. Причем 12,5% — это пошлина на чай в пакетиках, а на чай в мешках пошлина будет вообще, скорее всего, нулевая.
— Но ведь до сих пор пошлина была 20%. Почему же 12,5% для вас победа? — спросил кто-то.
— Потому что они требовали 5%,— признался господин Греф.— Там проблема в том, что одна не очень большая страна недавно вступила в ВТО и дала Шри-Ланке пошлину примерно 5%, и они ее из нас тоже вытягивали. По всему договорились, понимаете, ко вчерашнему дню со всеми, а по чаю в пакетиках, видите ли, никак! Пошли к президенту. Я им сказал: "Вы у нас последняя страна! Ну соглашайтесь! Вы и так выигрываете $140 млн!" Они согласились — правда, только на один год пока.
В этот момент господина Грефа попросили прекратить разговаривать с нами: мимо должен был пройти кто-то из лидеров АТЭС. Как опытный переговорщик господин Греф кивнул и остался на месте. Среди организаторов-вьетнамцев опытных переговорщиков не оказалось, и поэтому они просто подтолкнули его к одной из дверей.
— Политика ультиматумов в торговле не работает,— продолжил Герман Греф, войдя в эту дверь.— Ультиматумы прежде всего бьют по тем, кто их ставит.
— То есть то, что в России нет грузинского вина, бьет по нам? — уточнил я.
— Нужно понимать, что именно это — вопрос как раз политический,— сделал рискованное признание господин Греф.
— А если Грузия не даст теперь согласия на вступление России в ВТО, то что? — спросил я.
— Не даст? — переспросил министр.
— Ну они же отозвали свою подпись под уже согласованным протоколом.
— Такого в практике ВТО еще не было. Если они будут продолжать упорствовать, то можно провести внутривэтэошные процедуры.
— Или попробовать решить в международном суде? — уточнил я.
— Нет, в международном суде нет,— без сожаления сказал Герман Греф.— Но внутренние процедуры в ВТО, повторяю, есть. Просто не хочу о них сейчас говорить.
По его виду я понимал, что, наоборот, очень хочет — но никак не может.
— То есть,— спросил я,— есть вариант, при котором России для вступления в ВТО не понадобится согласие Грузии?
— Ну сейчас пока не хочу говорить на эту тему,— повторил он.
Время от времени к Герману Грефу подходили люди. Сначала его дернул за рукав министр иностранных дел Сергей Лавров, который свой брифинг в коридоре уже давно закончил, а когда его попытались так же, как и Германа Грефа, прервать и увести за ту же дверь, он повернулся к вьетнамцам и сказал: "Вы подходите к министру иностранных дел России и трогаете его. И вы считаете, что это прилично?" И больше дураков трогать его, конечно, в этот день не нашлось.
Потом к Герману Грефу подошел губернатор Приморского края Сергей Дарькин и что-то пошептал ему на ухо.
— Зря вы его отвлекаете,— сказал я,— он, по-моему, очень увлекся.
— Да здание это хотели посмотреть с ним,— сказал господин Дарькин.— Они же его специально к АТЭС построили.
— А, вы же хотите в 2012 году российский саммит АТЭС во Владивостоке провести! — вспомнил я.— Но уверенности у вас ведь нет. Решение не принято...
— Ну мы надеемся,— сказал губернатор.
— Надо вам чаще об этом говорить как о деле решенном, может, тогда и решится,— посоветовал я.
— Ну да! — обрадовался он.— Мы так и хотим!
После этого он наконец-то овладел Германом Грефом.
На следующее утро первым человеком, которого я увидел, был Сергей Дарькин. Он стоял у входа в международный пресс-центр в ожидании своей пресс-конференции, посвященной возможному выбору Владивостока как будущей столицы саммита АТЭС. Господин Дарькин действовал строго по нашему плану.
— Ну как, посмотрели здание? — спросил я его.
— Посмотрели. Какое-то оно... очень простое,— нахмурился губернатор.— Нет, надо, наверное, по-другому все делать. Тендера какие-то международные проводить... Вот это, например, что такое там, на траве стоит? Зачем?
— Это, Сергей Михайлович, солнечные батареи,— сказал какой-то человек, стоявший рядом.
— Ну, не знаю...— произнес губернатор.— А это что за холмы?
— А это, Сергей Михайлович, бомбоубежище.
— Да? — недоверчиво переспросил Сергей Дарькин.— Тендера-то здесь, по-моему, никто не проводил.
Между тем выяснилось, что подписание протокола по ВТО с 11 утра переносится на неопределенное время.
Зато уже через несколько минут давал свою пресс-конференцию губернатор Приморского края. Он рассказывал, что условия проживания на Дальнем Востоке "являются не самыми комфортными в мире, но в целом самыми неблагоприятными в нашей стране".
— Мы рассчитываем создать большие мегаполисы на юге Приморского края,— говорил он,— где нам нужно, чтобы жили 5-7 миллионов человек. Это очень амбициозная задача, чтобы ее претворить, потому что все население Дальнего Востока составляет сейчас 7 миллионов человек.
Я бы с удовольствием еще посидел на этой пресс-конференции, ибо слушать господина Дарькина — одно удовольствие, но тут было объявлено, что подписание российско-американского протокола по ВТО все-таки состоится в 307-й комнате международного пресс-центра.
В этой комнате уже поставили два флажка, российский и американский, и принесли две большие, почти бездонные картонные коробки, красную и черную. В них лежали два экземпляра "приложения по товарам и услугам", по 850 страниц каждый. Сам протокол занимал одну страничку.
Российские переговорщики пришли на церемонию как на праздник. Это и был, конечно, их праздник. Вот если бы вы справляли Новый год раз в десять лет, вы бы, может, поняли, что они вчера чувствовали. Господа Медведков и Кушниренко, который приложил к своему серому костюму черную бабочку, начали фотографировать друг друга на фоне этих коробок.
Когда подошедшие наконец Герман Греф и Сьюзен Шваб сели на свои места, взяли ручки и занесли их над бумагами, мгновение вдруг остановилось. Казалось, переговорщики ждут, кто первым поставит свою подпись. То есть они и в самом деле торговались до последнего мгновения.
— Это наш последний двусторонний протокол,— сказал потом Герман Греф.— И я хотел бы поблагодарить Сьюзен Шваб и весь ее офис за их тяжелейшую работу и ежедневный труд. Еще мне хотелось бы сказать спасибо господину Зелику (бывший представитель США на торговых переговорах.—А. К.), господину Эвансу (бывший министр торговли США.—Ъ)...
У Максима Медведкова при этих словах на лице появилась нечеловеческая улыбка, способная вызвать содрогание у человека с самыми крепкими нервами. Можно было представить себе, какие чувства эти переговорщики на самом деле испытывают друг к другу.
Сьюзен Шваб между тем объяснила двухчасовую утреннюю задержку в подписании протокола.
— В Ханое сейчас столько всего происходит...— сказала она.— Это вопрос логистики. Ничего субстантивного.
Позже я выяснил, что им и в самом деле вовремя не подвезли документы.
Герман Греф сказал о том, что, по его мнению, было важно услышать именно, видимо, от него: что "правительство США взяло на себя обязательство гарантировать качество мяса в соответствии с международными поставками, а Россия получила право проверять американские мясообрабатывающие предприятия". Правда, это можно будет делать только по предварительной договоренности с американской стороной. То есть на самом деле американцы добились в этом принципиальном, как настаивал господин Путин, вопросе практически того, что хотели. Россия не получила права проверять это мясо на своей территории.
— Сегодня я очень рад,— сказал через пару часов в отеле "Шератон" Джордж Буш,— что господин Греф и посол Шваб подписали документы. Хочу поздравить и вас, Владимир! Большое спасибо за все ваши усилия, потому что наш сегодняшний диалог тоже был очень важным.
Диалог начался где-то за час до этой сцены. Господин Путин приехал в "Шератон" с букетом белых цветов. Он преподнес их госпоже Райс в честь дня ее рождения, и, надо сказать, она ослепительно смотрелась на их фоне.
Мы увидели только короткое заявление для прессы, но и его могли не увидеть, если бы не усилия господина Лаврова, которому пришлось объяснять американцам, расхотевшим вдруг пускать в переговорную и своих, и чужих журналистов, как важно господину Бушу быть услышанным именно в этот момент.
— Я согласен,— поддержал коллегу господин Путин,— что подписание протокола создает благоприятный фон для всех направлений нашей деятельности, включая очень сложные проблемы международных отношений.
Услышав эту фразу, я подумал, что, похоже, протокол и в самом деле разменяли на компромиссные позиции России по Северной Корее и Ирану, что многие эксперты начали предполагать еще до начала саммита. Впрочем, когда я получил резолюцию АТЭС, я не увидел в ней ни одной более резкой формулировки, чем в той резолюции по КНДР, которая была принята Совбезом ООН некоторое время назад. А позже, когда Сергей Лавров комментировал ситуацию в Иране, мне показалось, что после переговоров президентов России и США российская позиция стала даже более "проиранской".
— И санкции с "Сухого" сняли,— сказал высокопоставленный член российской делегации, когда я выходил из кабинета, где стояли, до сих пор пожимая друг другу руки для объективов теле- и фотокамер, которых здесь уже не было, господа Буш и Путин.
— А с "Рособоронэкспортом" как же? Не сняли? Тоже ведь вроде ни при чем?
— С "Рособоронэкспорта"? Пойду спрошу! — оживился мой собеседник.
Он зашел в дверь комнаты, где разговаривали Джордж Буш и Владимир Путин, где-то через полминуты. Российскому и американскому президентам, впрочем, хватило этого времени, чтобы покинуть "Шератон".
"Рособоронэкспорту" придется подождать их следующей встречи.