Зампред комитета Госдумы по обороне Михаил Бабич, наблюдавший за выборами в Южной Осетии, рассказал Ольге Алленовой, почему Россия должна признать эту республику.
— Насколько я понимаю, альтернативные выборы в Южной Осетии создали для России большую проблему?
— Никаких проблем России они не создали. Просто внесены дополнительные разногласия в диалог России и Грузии. Изначально модель этих альтернативных выборов закладывает раскол прежде всего внутри народа Южной Осетии. И делается это исключительно ради того, чтобы у третьих стран, заинтересованных в раскачивании ситуации, появилась возможность это делать. Конечно, всем, кто участвовал в референдуме, очевидно, что абсолютное большинство граждан Южной Осетии — более 90% — проголосовали за самостоятельность республики и за президента Эдуарда Кокойты. Это сторона де-факто. А сторона де-юре, скорее всего, будет выглядеть так, что на различных мировых общественных политических площадках станет преподноситься мысль о том, что есть раскол, что существует как минимум два правительства, два президента, что внутри республики политические силы найти согласия не могут и нужна некая третья сила, которая возьмет на себя функции урегулирования ситуации.Конечно, грузинские технологи и те, кто за ними стоит, пошли на это вынужденно, заранее понимая, что результаты этого референдума будут не в пользу Тбилиси. Они применили такой технологический ход, который на самом деле ничего, кроме дестабилизации обстановки, не принесет. Можно обмануть мировую общественность, но обмануть людей, которые шли на участки, голосовали и знают реальное положение дел, невозможно. И конечно люди с этим никогда не смирятся.
— То есть вы не верите, что в альтернативных выборах приняли участие 40 тысяч человек?
— А это невозможно технически: в этих районах Южной Осетии в лучшие времена было не более 15 тысяч человек. В октябре в Грузии прошли муниципальные выборы, и общее количество избирателей там составляло всего 14 тысяч. Из них голосовать пришло 8 тысяч. Это было всего месяц назад, поэтому трудно будет убедить кого-либо, что численность населения выросла за месяц в четыре раза.
— Все равно, по сути, грузинские власти вас переиграли.
— Это совсем не так. На самом деле любая дестабилизация невыгодна прежде всего Саакашвили. У России достаточно сил и средств, чтобы поддержать своих граждан и в военном, и в политическом, и в экономическом плане. Поэтому все упражнения Саакашвили и эти технологии всего лишь будоражат сознание населения и создают поле, чтобы вводить в заблуждение мировое сообщество. Но с точки зрения правовых последствий это абсолютно бессмысленная затея.
— Зачем России Южная Осетия? Республика бедная, не имеющая экономического потенциала. Еще одна дотационная республика, которую надо содержать.
— Есть вещи, которые не измеряются экономической целесообразностью. Наши граждане, бедные или богатые,— часть осетинского народа, который хочет вернуться в Россию. И мы не можем рассуждать, выгодно это нам или невыгодно. Нам выгодно, чтобы наши граждане вошли в правовое и экономическое пространство России.
— А если во главе Грузии не будет Саакашвили, а будет кто-то другой, кто устроит Россию, так ли уж нужны будут России осетины?
— Это в Тбилиси так говорят, надо же хоть что-то говорить. Но те, кто здесь был, понимают, что нет сегодня такой силы, которая заставит этих людей добровольно войти в состав Грузии, кто бы ни пришел на место Саакашвили, хоть Иван Иванович Иванов. Невозможно сегодня сломать этих людей. Тут в каждой семье кто-то погиб. Должно пройти не одно десятилетие, чтобы сменились поколения. И чтобы люди забыли то, что с ними случилось. Кстати, если бы Саакашвили и его команда вели себя более адекватно, может, здесь быстрее бы все успокоилось. Но политика Тбилиси не оставляет этим людям никакого выбора.
— Вы уверены, что Россия признает Южную Осетию. Когда это может произойти?
— Я думаю, несмотря на то что для нас вопрос этот очевиден, все-таки важно, чтобы состоялся международный прецедент. Он обеспечит дальнейшие правовые процедуры для России и для Осетии, будет некая международная практика, и можно будет посмотреть, как эта модель функционирует в более развитых демократиях, чтобы просто взять ее и переложить на нашу ситуацию. У мирового сообщества имеется целый ряд вопросов к России, которая собирается признать Южную Осетию. И для нас чрезвычайно важно показать, что не мы придумали эту схему, так идет процесс распада целого ряда государств Европы, и иного пути, видимо, нет, кроме того, чтобы дать нациям право на самоопределение.
— Но Евросоюз уже много раз заявлял, что между Косово и Южной Осетией нельзя проводить аналогии.
— А чему вы удивляетесь — европейские страны и Соединенные Штаты не хотят, чтобы на постсоветском пространстве сложился такой прецедент. Они считают это пространство зоной своих интересов. Тяготение к России государств на постсоветском пространстве не отвечает интересам наших коллег из европейских стран. Но мы к этому спокойно относимся. У нас есть своя точка зрения, она подкреплена желанием народа, и другого пути мы пока не видим.
— Вы сказали, что Россия готова отстаивать интересы своих граждан в Южной Осетии, в том числе и военным путем. Значит ли это, что Россия готова ввести сюда войска? И не для этого ли во время референдума у Рокского тоннеля стояли части 58-й армии?
— Во-первых, миротворческий мандат позволяет нам добавить по 300 человек в российский и осетинский миротворческие батальоны — это увеличит состав наших миротворцев на 600 чел. Во-вторых, мы можем внутри этого контингента качественно изменить состав группировки, усилив ее теми силами и средствами, которые будут необходимы для защиты наших граждан. Я имею в виду более мощное вооружение, авиацию и т. д. В-третьих, если такая агрессивная риторика со стороны Тбилиси будет продолжаться, и гражданам России будет угрожать реальная опасность, то, конечно, будут приняты адекватные меры. Но для этого нам не обязательно вводить сюда армию — вы же понимаете, что современные средства поражения, которыми обладает российская армия, позволяют делать это с любой сопредельной территории. И эти системы вооружения таковы, что позволят в кратчайшие сроки решить наши задачи в этом регионе. А то, что 58-я армия проводит учения у Рокского тоннеля, еще раз подтверждает тот факт, что российская армия действительно готова к тому, чтобы защитить своих граждан. Разговор с позиции силы с Россией ни у кого больше не пройдет.
— Но, по-моему, с позиции силы сейчас говорит сама Россия.
— Ну, как же! Еще недавно этот министр обороны (Ираклий Окруашвили.— "Власть"), который предлагал есть фекалии вместо грузинского вина, обещал встретить Новый год в Цхинвали. И говорил, что российская армия слаба, что она не выдержит войны, и еще нес всякий бред, видимо, оттого что понятия не имеет, что такое война и что такое потери среди мирного населения. Были разговоры с нами с позиции силы. Нам говорили, что будут привлечены сюда третьи страны, от блока НАТО до ГУАМ. Конечно, сейчас таких заявлений меньше, и это благодаря тому, что мы показали, как с нами разговаривать можно, а как нельзя.
— Можно считать, что отставка министра обороны Окруашвили и заявление грузинского парламента о невыходе из СНГ — результат давления России на Грузию?
— Да не собирались мы давить Грузию. У Грузии нет позиций, за которые мы должны ее давить. Было неуважительное, оскорбительное отношение к России, которое надо было прекратить. А выйдет Грузия или не выйдет из СНГ — пусть решает Грузия, насколько ей будет хуже в этой ситуации. Никакой роли в СНГ Грузия уже давно не играет, кроме внесения дополнительного раздражения во взаимоотношения государств-партнеров. А что касается отставки Окруашвили, тут все понятно: Новый год близко, а Цхинвали далеко, дальше, чем был. Что оставалось делать Саакашвили?
— Многие считают, что это отступление Грузии вызвано страхом перед энергетической блокадой, которую собирается устроить Россия.
— Я бы никогда не говорил о том, что Россия собирается создавать какие-то блокады и ситуации, при которых жизнь государств подвергается опасности. Просто Россия сегодня реально проводит свои экономические и политические интересы. И если нам невыгодно сотрудничество с Грузией, мы от него откажемся. Если нам невыгодно покупать некачественные виноматериалы — мы не будем. Если нам невыгодно сегодня строить взаимоотношения в топливно-энергетическом комплексе по тем расценкам, которые сложились,— мы не будем. У нас есть товар, а вы хотите — покупайте, хотите — нет. Мы, конечно, можем подходить более гибко к процессу ценообразования. Но это должна быть улица с двусторонним движением. А если нам говорят: "Мы хотим разместить базу НАТО на своей территории, а вы нам помогайте" — нет, такой вариант нас не устраивает. Не потому, что мы боимся размещения НАТО, нам нечего тут бояться. Но такой подход потребует дополнительных экономических усилий с нашей стороны для того, чтобы создать баланс сил, в том числе в военном отношении, с государством, на территории которого размещены силы оппонирующего альянса. И мы должны компенсировать эти экономические потери — в частности, за счет того государства, которое эту инициативу предлагает. Так что у Грузии есть выбор: что выгоднее — разместить базу НАТО у себя или понести экономические потери, которые трудно будет компенсировать.