Лукия Мурина и Николай Исаев: «У нас музеефикация головного мозга»
Прямая речь
Фото: предоставлено Музеем Норильска
Фото: предоставлено Музеем Норильска
- О Томске
Николай Исаев: Томск дает нам силы и фундамент, на который мы опираемся. Это касается и исследований Лукии, которая занимается изучением истории томского искусства, и моей непосредственной работы, потому что большая часть музейных собраний, что в Художественном музее, что в Краеведческом,— это в первую очередь томские памятники. Для нас Томск — это карта, пространство живой истории искусства, от Сибирской народной художественной академии, про которую мы делали выставку, до Колледжа культуры, где мы учились, и наши уличные акции и квартирные биеннале вплетаются в эту историю.
Лукия Мурина: Мы очень сильно привязаны к городу, нам всегда было больно за него, за снос деревянных домов в том числе, и когда мы поняли, что с помощью искусства можно как-то выразить свою боль и в 2011 году впервые сделали акцию «Сжечь нельзя сохранить», эта тесная связь с городом, с историей, с городским ландшафтом стала одной из основных линий нашего творчества. Многие города довольно хорошо исследованы местными художниками, но Томск — это просто кладезь идей, потому что мало кто обращается к томской локальной истории, к тому, что скрыто глубоко внутри города; можно даже, в принципе, никуда не ездить и работать с тем, что есть. - О музейности
НИ: Прелесть нашего существования в том, что мы одновременно и художники, и музейные работники — мы часто играем в музей, подменяя отсутствующие артефакты современным искусством, как было в нашем проекте «100 лет без академии». Мы часто шутим, что у нас музеефикация головного мозга.
ЛМ: Нам важно показывать и коллекционировать искусство потому, что нам важно рассказывать о художниках — томских, сибирских. Еще до периода квартирных выставок у нас в доме всегда висели работы — не только наши, но и наших друзей, и когда мы устраивали какую-нибудь вечеринку, у нас в программе всегда была экскурсия, мы водили друзей по квартире и рассказывали им про картины, про художников, про то, как их произведения попали к нам в коллекцию. Это оказалось очень востребовано, и мы поняли, что наша миссия — рассказывать про художников. Поскольку квартирные выставки мы делаем уже много лет, у нас сформировалось сообщество любителей искусства: они потом подписываются на странички художников в соцсетях, следят за ними, приходят к нам, видят студенческие рисунки каких-то знаменитостей и уходят с горящими глазами. - Об индустриальном пейзаже
ЛМ: Моя любовь к индустриальному пейзажу началась в Кемерово, потому что Кузбасс — самый индустриальный регион в Сибири, а Томск — совершенно неиндустриальный. И вот из города, где в городском ландшафте выделяются разве что труба ГРЭС и градирни, я впервые попадаю в Кемерово, вижу бесконечную панораму труб на реке, где завод за заводом, бесконечная череда заводов, и вдруг понимаю, что это невероятно красиво. Это красиво для меня — у меня не было травмы индустриальностью, которая есть, например, у жителей Кемерово и Новокузнецка, так что они смотреть на эти трубы не могут. Я же воспринимаю это как экзотику и просто влюбляюсь в индустриальный пейзаж, начинаю рисовать панорамы сибирских городов. Тогда у меня еще не было возможности попасть на пленэр на завод, поэтому листы получались довольно однотипными: взгляд художника на завод из-за забора. Но и после первого индустриального пленэра на заводе «Азот», когда мы попали на территорию химического комбината, ощущение красоты не прошло: кругом была выжженная желтая трава, облезлое ржавое железо, все свистело, парило, светилось, всюду были дымы разного цвета и стоял запах аммиака, от которого некоторым художникам становилось плохо, но ландшафт был настолько красивый, что невозможно было глаз оторвать. Я пребывала в невероятном восторге и старалась задокументировать состояние современного завода, какой он есть — облезлый, страшный и притягательный.
Но после нашей поездки на рудник «Днепровский», где мы впервые столкнулись с индустриальной лагерной архитектурой, возникла тема человека и человеческого труда: индустриальность зазвучала для меня по-другому, из эстетического объекта завод стал историей вложенных в него человеческих сил, фокус сместился с абстрактной красоты индустриального на работу с трудным наследием.
НИ: Меня привела к индустриальному пейзажу Лукия, и когда мы поехали на первые заводские пленэры, я больше интересовался архитектурой завода как конструкцией, пытался в живописи разобраться с пластикой труб. Соглашусь с Лукией, что после «Днепровского» случился перелом: мы там пошли писать этюды, попали в снегопад, пережидали снег на рудосортировке и на ее стенах нашли какие-то пометки, числовые записи — то ли выработка руды, то ли еще что-то. И ты вдруг с таким холодком по спине ощущаешь, какими усилиями люди создавали всю эту индустриальную красоту, которой мы сейчас так восхищаемся.