выставка фото
6 декабря человечество отпразднует столетие Леонида Ильича Брежнева. Государственный исторический музей решил отметить дату загодя — экспозицией "Фотограф и генсек" (работы спецкора ТАСС Владимира Мусаэльяна). ВИКТОРИИ Ъ-МУСВИК показалось, что содержание оказалось в полном соответствии с формой подачи материала.
Выставка "Фотограф и генсек" вызывает оторопь. И дело не только в ошеломляющем количестве развешанных по периметру большого зала снимков "дорогого Леонида Ильича", а в возникающем практически с порога ощущении дежавю. Это чувство многократно усиливается, стоит прислушаться к разговорам посетителей: "чего привязались к нему, симпатичный мужик был, ну любил побрякушки, ну награждали его", "Галя на этом снимке еще неплохо выглядит". Впрочем, о том, что именно ожидает зрителя, можно было догадаться по благостным строкам пресс-релиза о "выставке-летописи, рассказывающей об эпохальных событиях, в центре которых был лидер Советского государства" и по укоряющим фразам о происках "российских и иностранных журналистов", которые "пытались получить у автора эксклюзивные фотографии". Процитированные же слова самого фотографа "Снимать вождей — тяжелый крест" вообще показались каким-то анекдотом в духе героев Фазиля Искандера.
Что касается фотографий, то не очень понятно, в чем именно состоит их эксклюзивность. Снимки в основном знакомые — из "Правды" и "Советской России" застойного времени. Вот товарищ Брежнев стоит на трибуне Мавзолея бок о бок с товарищем Сусловым — а вот уже рядом с товарищем Косыгиным. Вот он же встречается с Ясиром Арафатом (варианты: с лидерами соцстран тов. Гусаком или Тито, лидерами капстран господами Фордом или Никсоном). Вот ровно с тем же застывшим лицом-маской он целует в губы подносящую ему букет немецкую девушку, сидит на трибуне среди пионеров "Артека", наблюдает за выступлениями фигуристов Ирины Родниной и Александра Зайцева. Что касается обещанных "закрытых для публики мгновений его личной жизни" — то да, все это тоже наличествует. Вот Леонид Ильич показан, так сказать, домашним образом: в спортивном костюме и солнечных очках во время прогулки на яхте по Черному морю. Вот он же на охоте смотрит на костер или стоит с ружьем наперевес в неловкой позе человека, которому даже на отдыхе неуютно в своем собственном теле.
Честно говоря, в данном случае даже как-то неловко рассуждать о мастерстве фотографа. Да, Владимир Мусаэльян — мастер с собственным взглядом, хотя, конечно, не первой советской репортерской десятки. Диагональ в композиции, как говорится, работает. Это доказывают его репортажи из Звездного городка или фотография, на которой мать Юрия Гагарина прижалась щекой к портрету погибшего сына. Но вот его "леонидиана" — это какая-то полая оболочка, из которой все личное, эмоциональное или репортерское вымарано недрогнувшей рукой, и даже снятый "с натуры" кадр кажется неумело осуществленной постановкой. При этом все это находится в каком-то потрясающем соответствии со строем, в котором за пышными обрядами и бравурной риторикой скрывались экономические проблемы и старческая немощь его лидера.
"Соответствие", наверное, тут ключевое слово. Владимир Мусаэльян, в сущности, один из крестных отцов гламура. Те же рассуждения об "эксклюзиве", статичность поз и тщательный отбор "позитивных" ситуаций — эдакое простое называние вроде бы без осмысления, но с тайным смыслом ("Поп-звезда Маша Петрова в модном ночном клубе в шубке из нутрии"). Та же готовность прогнуться под того, кто облечен властью или деньгами. Конечно, в случае товарища Мусаэльяна дело отчасти в бесчисленных проверках его работ в разных инстанциях на "соответствие канону". Но за этими снимками можно обнаружить и кое-что еще: практически полное отсутствие иронии, потрясающее созвучие вечно "застегнутого на все пуговицы" кумира и его самого преданного поклонника.
Возможно, именно поэтому ставший в 28 лет личным фотографом вождя Владимир Мусаэльян попал, что называется, в яблочко. Наверняка он, "раз и навсегда покоривший охрану и протокол" (так в пресс-релизе!) и выбегавший на летное поле впереди Леонида Ильича, имел возможность делать и неожиданные кадры. Но сила личной преданности настолько велика, что даже через 24 года после смерти генсека, ничего "чернящего" его память показать нельзя. Максимум, который позволил себе фотограф,— это намекнуть на сходство танцующего Леонида Брежнева с пьяненьким Борисом Ельциным, управлявшим оркестром, в снимке "Теплая встреча на румынской земле".
Те, кто еще застал это время, могли бы посмеяться над "ушедшей натурой", вспомнив анекдоты про брови. Или даже сказать: да бог с ней — пожилой челядью давно ушедшего вождя. Но это было бы возможным, если бы этот междусобойчик не проходил в одном из главных государственных музеев страны. И более того, в музее историческом, чья задача не только отыскивать "архивные материалы", но и как-то их осмыслять в, так сказать, перспективе. Ведь если про Сталина и соцреализм написано немало, то брежневское время исследовано куда хуже.
Но организаторы, увы, так глубоко не копают. Какая, к примеру, идея стоит за длинными рядами однотипных фотографий, разбавленными витринами с "подарками к юбилеям" вроде национального узбекского халата или заирской скульптуры "Голова женщины"? В чем тайный смысл показываемого фильма, в котором соратники Леонида Брежнева трогательно опровергают "много всяких измышлений" по поводу его тяги к роскоши ("обычная четырехкомнатная квартира" и "даже туалет всего один")? Какова историческая ценность компьютерной программы, в которой ткнешь на кнопочку — прочтешь про то, что "ритуальные жесты приветствия часто выражают личности лидеров государства"? Вот ведь, вроде бы наличествует все, что нужно для "эпохальной" экспозиции: снимки с подписями, фильм, архивные кадры и даже модный софт,— а на самом деле это так, мираж, фикция. Еще одна профанация — на сей раз идеи исторической выставки. Единственное, что удалось последовательно показать ее организаторам,— это то, что Леонид Брежнев и его время и по сей день живее всех живых.