Мышиная возня

Читала РИТА Ъ-РУСАКОВА

Выходу в свет нового романа Виктора Пелевина предшествовал скандал: готовящуюся к печати рукопись выкрали из компьютерной базы российского издательства "Эксмо", и она — вместе с авторскими пометками и правкой — разошлась по всему интернету. Ссылки на пелевинский текст можно было найти не только в огромном количестве сетевых дневников, но и, например, на сайте, торгующем автомобильными запчастями. Трудно представить себе еще какого-нибудь отечественного автора, чье творчество вызвало бы подобный интерес. Тексты Пелевина волнуют как горячая новость, о которой хочется узнать первым, чтобы потом сказать: "А вот в новом романе Пелевина, он еще не вышел, есть такая фраза..."

Но как раз в смысле "фраз" новый роман Пелевина "Empire V" (русский вариант названия — "Ампир В", догадайтесь почему) разочаровывает. Знаменитых пелевинских mots там совсем немного, и конечно, нет ничего равного знаменитому "солидный Господь для солидных господ". Вообще, в этом тексте все, начиная как раз с шуток, не то чтобы серьезнее, но, скажем так, тяжеловеснее, чем в самых знаменитых книгах Пелевина.

Завязка "Ампира" кажется подсказанной "Ночными дозорами", но не лукьяненковской сагой, а трэш-эпопеей первого канала. Восемнадцатилетнего балбеса, мучаемого странными сновидениями, Рому Шторкина кусает мучающийся депрессией вампир Брама. Сразу после укуса Брама кончает с собой, а ставшего вампиром Рому (теперь его зовут Рама) Брамины друзья начинают обучать вампирским наукам. Главных наук оказывается две — гламур и дискурс. Чтобы глупый Рама врубился в тему, ему показывают страницу глянцевого журнала. Картинки, объясняют ему,— это гламур, текст — дискурс. На следующих занятиях Рама удостаивается более продвинутого объяснения: "Гламур — это секс, выраженный через деньги, дискурс — это секс, которого не хватает, выраженный через деньги, которых нет".

Поумневший Рама входит в вампирское сообщество, которое, разумеется, представляет собой коллегию серых кардиналов российской власти, знакомится с прелестной новообращенной, как и он, вампиркой по имени Гера и удостаивается встречи с вампирской Великой Богиней, предстающей в обличии более неожиданном, чем сами-знаете-кто в "Гарри Поттере". Все эти события вплетены в бесконечную паутину разговоров о сути вампирства, в ходе которых мы, например, узнаем, что сосут эти вурдалаки совсем не кровь.

Еще из вампирских бесед мы узнаем, что постмодерн вступил в новую фазу: "Развитой постмодернизм перестает опираться на предшествующие культурные формации и развивается исключительно на своей собственной основе. Наступила эпоха цитат из массовой культуры, то есть предметом цитирования становятся прежние заимствования и цитаты, которые оторваны от первоисточника и истерты до абсолютной анонимности". Сам текст "Empire V" — конечно, наглядный образец этого "развитого постмодернизма".

"Развитой постмодернизм" — результат подрывной деятельности вампирских приспешников. Он нужен для производства "Черного Шума", а этот шум, в свою очередь, необходим для создания "такого информационного фона, который делает невозможным случайное понимание истины". Схема действия "Черного Шума", скорее всего, неслучайно повторяет устройство оруэлловского новояза, разработанного так, что на нем нельзя выразить несозвучную режиму мысль.

"Черный Шум" — лишь составная часть, вернее незначительное последствие, заговора, нити которого охватили Рим и мир. Это все та же пелевинская конспирологическая теория, лежащая, в сущности, в основании всех его романов. А именно: заговор, правящий данным и не данным нам в ощущениях миром, замкнут сам на себе. Того, кто кажется стоящим на вершине пирамиды, дергает за ниточки тот, кто стоит у ее подножия. То есть ведомы все. И все, подобно держащим друг друга за хвост нелетучим слепым мышам, вечно двигаются по кругу. В этом построении, конечно, очень много от когда-то столь демонстративно любимого Пелевиным Борхеса. Но аргентинец использовал его, чтобы складывать культурные пазлы, а российский писатель — картину жизни вполне конкретной страны. Но в "Empire V" как раз с жизненностью проблема. Впечатление такое, что действительность как таковая занятого более возвышенными проблемами автора больше не волнует совсем. А ведь именно за удивительное чутье реальности мы Пелевина, по большому счету, и ценили. За ту точно пойманную и нефальшиво переданную ноту времени, неизменно присутствующую в лучших его текстах. За ранние 90-е, безошибочно звучащие во вроде бы не про них написанном "Чапаеве и Пустоте". За волопюк поздних 90-х, запротоколированный в "Generation П". При этом Пелевин, со всей очевидностью, никогда не тратил необходимое для чтения мантр время на то, чтобы внимательно изучать жизнь,— ему достаточно было просто несколько раз выглянуть в окошко. Впечатление такое, что перед тем, как сесть за "Empire V", в окошко он не выглядывал.