Разрешено читать в ГУЛАГе
«Дон Кихот. 1938» в Русской драме
Рекомендует СЕРГЕЙ Ъ-ВАСИЛЬЕВ
Завтра фойе и партер Национального академического театра русской драмы им. Леси Украинки наполнятся гортанной испанской речью — на премьеру "Дон Кихота. 1938" пожалуют не только поклонники Сервантеса и сочинившего по мотивам его знаменитого романа пьесу Михаила Булгакова, но и испанское посольство в полном составе. Кстати, посол Испании на Украине Хавьер Хиль Каталино фактически может считаться продюсером спектакля: он пришел в театр с идеей постановки "Дон Кихота", предложил обратиться к булгаковской инсценировке, уговорил взяться за эту работу сперва сомневавшегося в ее целесообразности художественного руководителя Русской драмы Михаила Резниковича и добился от испанского правительства финансирования проекта. В нынешнем году "Дон Кихот" справляет 400-летие со дня рождения, так что упорство господина посла понять можно. Но надо отдать должное и театру: буквально иллюстрировать страницы классической книги здесь сочли задачей неувлекательной. Михаил Резникович и его полноправный соавтор, художник Давид Боровский (для выдающегося сценографа работа над "Дон Кихотом", увы, стала последней в жизни), решили не играть в условную романтическую Испанию с бутафорскими копьями, жестяными доспехами и картонной луной, а попытаться постичь сам феномен донкихотства — безнадежной, а потому еще более трагической борьбы, как говорит сам булгаковский герой, "за поруганную честь, чтобы вернуть миру то, что он безвозвратно потерял,— справедливость". Так родилась мысль через судьбу персонажа Сервантеса рассказать еще и о судьбе влюбленного в этот образ русского писателя Михаила Булгакова.
Основания для такой трактовки, к слову, имеются. Ряд исследователей булгаковского творчества утверждает, что в "Дон Кихоте" писатель чуть ли не зашифровал свое завещание. И сам себе перед смертью казался Дон Кихотом. Так это или нет, можно дискутировать, но факт: ни в одной из своих инсценировок драматург так не вольничал, как в работе с пьесой по роману Сервантеса. Практически он сочинил оригинальную драму, лишь используя некоторые мотивы классической книги. Писал своего "Дон Кихота" Михаил Булгаков в 1938 году, что примечательно — по собственному желанию, а не по заказу конкретного театра, как это случалось с ним обычно. И пьесу свою о Рыцаре Печального Образа не увидел ни в постановке Рубена Симонова в Вахтанговском театре, ни в Ленинградском театре комедии у Николая Акимова. Обе эти премьеры в 1940 году, между прочим, были встречены публикой без энтузиазма и вскоре сняты с репертуара. Что, конечно, не должно служить упреком самому тексту. Это стараются доказать авторы нынешней киевской постановки, хотя, надо признать, и они пьесу основательно переколбасили, дополнив ее репликами булгаковской же "Кабалы святош" и фрагментами из переписки и записных книжек писателя и его жены, коллег и знакомых. А главное — дерзко окунули ее в антураж сталинской эпохи. Давид Боровский, предложивший дополнить название датой создания пьесы, и в декорации дотошно воссоздал интерьер московской квартиры 1938 года. Здесь герой — писатель, инсценирующий роман Сервантеса,— постоянно перевоплощается в Дон Кихота, совершая с ним нелепые, с точки зрения здравомыслящих окружающих, подвигов. И вместе с ним умирает. В конце концов очень часто в истории для торжества истины необходима смерть героя. По крайней мере, так можно интерпретировать и обложку буклета к спектаклю: на знаменитой гравюре Доре, изображающей Дон Кихота и его верного оруженосца Санчо Пансо, стоит жирная фиолетовая печать: "Разрешено читать в ГУЛАГе".