выставка история
Париж и Берлин — две столицы, соревновавшиеся за главенство в Европе XIX века и определившие не только конкретные направления градостроительства, но и сам собирательный образ города. На выставке "Покорение улицы" во франкфуртском Ширн-Кунстхалле, посвященной новым метрополиям, Парижу и Берлину, импрессионистам и экспрессионистам, они оказались на одной чаше весов. На выставке побывал АЛЕКСЕЙ Ъ-МОКРОУСОВ.
Русская культура в то время тянулась к Парижу и чуждалась Берлина. Русские путешественники в XIX веке стремились проехать прусскую столицу по возможности без остановки. Так же, как чеховские сестры тосковали по Москве, русские тосковали по Парижу. Причем тосковали по совершенно новому городу, возведенному на месте старого, чье планомерное уничтожение вроде бы никто и не заметил.
На самом деле все обстояло не так. Революция, произведенная парижским префектом бароном Османом, касалась вроде бы только городской планировки, но стала в итоге одной из самых долгих и глубоких по степени проникновения во все закоулки общественной жизни революций на свете. Барон Жорж Эжен Осман (1809-1891) придумал новый город, новый его рисунок и новое предназначение. Улицы и бульвары теперь стали широкими, веку транспорта открыли дорогу в буквальном смысле слова, а площади стали не просто перекрестками, но форумами, общественными местами, где памятники или величественные здания призваны были играть новые идеологические роли в пьесах истории, как раз готовившейся в очередной раз сменить монархию на демократию.
Конечно, планы по переустройству Парижа существовали и до барона Османа — их не скупясь показывают во франкфуртском Ширн-Кунстхалле: планы, схемы и чертежи занимают добрую треть выставки "Покорение города". Но именно префекту Осману принадлежала власть, данная ему императором и потому только он смог осуществить этот грандиозный проект по строительству нового города, ставшего образцовым городом будущего и потому послужившего примером для всего остального мира.
Это сочетание четкой идеи и безжалостной власти осталось единственным примером в истории, на который могли бы оглядываться жители лужковской Москвы. Префект недрогнувшей рукой проводил по карте меридианы и параллели новых улиц, обрекая на снос целые кварталы. Поскольку о планах префекта было известно заранее, жизнь во многих уголках Парижа замерла задолго до начала полномасштабной реконструкции. Никто не хотел снимать помещения в домах и на улицах, предназначенных под снос. Вопль, поднявшийся в Париже, напоминает о страданиях московских расселяемых; именно тогда, должно быть, расселяемые парижане решили развесить городских чиновников на фонарях — что и проделали в веселые дни Парижской коммуны.
Выставка балансирует на грани разных искусств (фотография здесь представлена на равных с живописью и чертежами), причем во втором разделе явно дает крен в сторону социального анализа. Что в общем-то и неудивительно — акцент в рассказе о Берлине сделан на 1910-1920-е годы, когда мутация мегаполисов начала устрашать, социальные потрясения вышли на улицы. Многолюдные демонстрации и нищета на фоне показного богатства — таков фон, а зачастую и главное содержание работ Кирхнера и Майднера, Гроса и Биркле. А ведь когда в 1850-е главный правительственный архитектор Джеймс Хобрехт (1825-1902) принимался за свой план переустройства города, он решил, в отличие от своего парижского коллеги, бережно отнестись к старому Берлину, ничего в нем по возможности не сносить, а заняться обустройством многочисленных пустырей и пригородов. Он предполагал, в частности, зарезервировать немало пространства под скверы и народные парки. Как обычно, из хорошей идеи с гуманистическим обоснованием ничего достойного не вышло. Строительные спекулянты и полтора века назад были всесильны почти как сегодня, так что довольно быстро на месте парков стали расти доходные дома. Строительная лихорадка и рост цен на жилье так разогрели ситуацию, что доступные квартиры стали одним из лозунгов вышедших на улицу горожан.
Демократия и оказывается в итоге главным, хотя и едва произносимым вслух словом всего франкфуртского проекта. В сущности, его главный социальный сюжет — неуклонный рост могущества буржуазии, способной осуществлять массовую ротацию от относительной бедности к абсолютному богатству. В этих условиях именно забота о городе как главной сцене новой жизни и горожанах как главных действующих лицах любой истории оказывается решающей для многих поколений.