Отцы с Валерием Панюшкиным

Теперь каждый раз, когда я отвожу Варю в школьную подготовишку, мы говорим про что-нибудь умное, и Варе это нравится. Девочка устраивается на заднем сиденье автомобиля, пристегивается (знали бы вы, каких усилий мне стоило приучить ее пристегиваться) и говорит:

— Ну давай, папа, загадывай загадки.

Я тогда спрашиваю, например:

— Ты знаешь, Варенька, что земля круглая?

— Конечно, знаю. Это знает даже мой глупый дракон Стич.

— А почему же тогда, если Земля круглая, нам кажется, будто она плоская?

Варя на секунду задумывается. Впрочем, правдоподобный ответ приходит ей в голову довольно быстро.

— Нам кажется, что Земля плоская, потому что мы едем по плоскому месту. Земля ведь по горкам закругляется. И мы когда летом были с тобой в горах, тебе же там не казалось, что земля плоская.

— Хорошо,— говорю,— но почему же тогда Земля круглая, а вода с нее не скатывается и не утекает?

Варя думает долго. В зеркальце заднего вида я любуюсь напряжением мысли на Варином лице. Наконец девочка говорит:

— Загадай лучше загадку из математики.

— Ну, зачем же ты сразу сдаешься. Я могу тебе объяснить, почему вода не...

— Папа,— Варя решительно перебивает меня.— Загадай лучше загадку из математики.

Я загадываю:

— Варя собрала два яблока (у нас на даче огромный урожай яблок), папа собрал еще два, мама собрала три, и Вася (Варин старший брат) собрал два. Сколько всего получилось яблок?

— Девять,— дочка отвечает не задумываясь.— И вообще, зря ты, папа, думаешь, что загадки по математике мне можно загадывать только до десяти. Я уже давно умею считать до ста и умела бы до тысячи, только мне пальцев не хватает.

— У тебя что, сто пальцев?

— Нет, папочка, пальцев у меня дома двадцать, а в машине десять, потому что я в ботинках.

— Как же ты считаешь до ста на десяти пальцах?

— Дома я на пальцах ног считаю десятки, а на пальцах рук — единицы. А в машине десятки я считаю на левой руке, а единицы считаю на правой. И каждый палец складываю сначала напополам, а потом совсем, и получается по десять цифр на каждой руке.

— Хорошо,— соглашаюсь я.— Варя собрала двадцать семь яблок, Вася собрал еще четырнадцать, потом мама съела два яблока, Варя съела одно, но папа тем временем собрал восемь. Сколько получилось яблок?

Варя задумывается. Я тоже, между прочим, задумываюсь, потому что одно дело — наговорить наобум цифр, и совсем другое дело для гуманитария — посчитать это все в уме, да еще и управляя автомобилем. В зеркальце заднего вида я смотрю, как Варя ловко загибает половинки пальцев на руках. Еще секунда, и она сосчитает, а я все еще не сосчитал.

— Сорок шесть! — торжественно объявляет девочка.— Давай загадку посложнее.

А мне требуется еще пара секунд, чтобы убедиться, что яблок действительно получается сорок шесть. Я совершенно не верю психологам, утверждающим, будто шестилетние дети понимают только сложение и вычитание, а умножение и деление не понимают. Вот же какая у меня умная девочка. И я говорю:

— У Васи есть две пары брюк и три рубашки. Сколько разных костюмов Вася может составить из своих рубашек и брюк?

— Костюм — это рубашка и брюки? — уточняет Варя.— Тогда пять.

— Подумай хорошенько. Ведь каждые брюки Вася может надеть с каждой рубашкой.

— Вот я и говорю, пять,— девочка даже обижается.— Потому что три и два будет пять, значит, у него пять костюмов, и не задавай мне больше такие глупые задачки.

— Ну, хорошо. А вот те восемь яблок, которые собрал папа, как честно разделить между мамой, папой, Варей и Васей?

В зеркальце заднего вида девочка моя задумывается надолго. Она пытается сгибать и разгибать пальцы, но это не помогает. Она сдвигает бровки, и знаете что, она совершенно очаровательна, когда думает. Потом она морщит губы, зажмуривается, сжимает руками виски и, чуть не плача, говорит:

— Папа, ты загадал мне такую загадку, которую я совсем никак не могу решить.

— Ну, может быть, ты попробуешь по очереди раздавать восемь яблок мне, маме, Васе и себе? По одному.

— Нет, это слишком сложная загадка, чтобы решать ее без настоящих яблок, да еще и в ботинках. Это, наверное, загадка на умножение или деление. А мне такие загадки еще нельзя. Бабушка так говорит. Она у нас профессор. Она все знает. И нельзя делать ничего такого, про что бабушка говорит "нельзя". Загадай мне лучше загадку по русскому языку.

Я не знаю никаких загадок по русскому языку. Слава богу, в это самое время мы подъезжаем к школе. Шагаем вприпрыжку на урок (оба вприпрыжку), и делая вид, будто это загадка по русскому языку, я спрашиваю у Вари:

— А зачем ты ходишь в школу?

— Ну как зачем! — девочка прыгает и размахивает своим медведеподобным рюкзачком.— Чтобы научиться читать. Чтобы читать про "Хроники Нарнии" или про мышонка Пика. И вообще, у нас целая куча книжек стоит дома, но только эти книжки для взрослых. Каждый вечер перед сном, и еще когда идет дождь, или когда я болею, я привыкла же читать какую-нибудь книжку.

— Ты же не сама ее читаешь.

— Я иногда подчитываю, когда мама, чтобы читать мне книжку, ложится со мной на диван. Но дело не в этом.

Варя останавливается. Варя передает мне рюкзачок.

— Подожди, папа, дай я на тебя напрыгну.

Напрыгивать — это такая игра. Я должен стоять спокойно, а Варя с парапета какого-нибудь, с тумбы или иногда с табуретки прыгает на меня, повисает у меня на шее, обвивает меня ногами и шепчет мне на ухо что-нибудь очень важное.

И вот я стою спокойно на мостовой в школьном дворе. Варя забирается на поребрик. Изо всех сил прыгает, повисает у меня на шее с криком "не подсаживай меня, не подсаживай", сама подтягивается так, чтобы удобно было обхватить меня ногами за пояс, обхватывает, прижимается ко мне, тычет мне нос в ухо и тихонечко шепчет:

— Сначала умрут бабушка и дедушка. Потом умрешь ты. Потом умрет даже мама. Мне надо учиться читать, потому что, когда вы все умрете, никто мне читать не будет, и мне будет очень грустно.

Сказав так, девочка спрыгивает наземь, хватает свой рюкзачок и вприпрыжку бежит в школу. Я спрашиваю:

— А как же Вася? Разве он не будет тебе читать?

— Васечка? — Варя смеется.— Мой любимый брат Васечка? Нет. Он только ворчит на меня и только иногда играет со мной в мишку-кота. Он никогда мне не читает.